Элегии и малые поэмы

        Дайте свершиться скорей верным поэта словам!

VIII. Максиму

        Что за подарок из Том, ломал я голову часто,

        Можно было б тебе, Максим, на память послать?

        Золото я бы послал, серебро послал бы охотно,

        Но ты им рад, лишь когда сам одаряешь других.

5     Да и земля здесь совсем не богата ценным металлом,

        И земледельцам его враг не дает добывать.

        Часто одежды твои украшал сверкающий пурпур,

        Но не сармата рука яркими сделала их.

        Шерсть у овец тут груба, и доныне искусством Паллады

10   Женщинам этой страны не удалось овладеть.

        Здесь они не прядут, но дары Церерины мелют,

        Тяжкие на голове носят кувшины с водой.

        Здесь с виноградной лозой не дружат статные вязы,

        Осенью ветви не гнет тяжесть созревших плодов.

15   Скорбную только полынь родит невзрачное поле, —

        Горечь ее отдает горечью этой земли.

        Так что по мне, ничего в суровой области Понта

        Не было, что подарить близкому я бы хотел.

20   Я посылаю тебе в колчане скифские стрелы, —

        Пусть обагрятся они кровью врага твоего.

        Вот какими здесь тростинками пишутся книжки,

        Вот какая из Муз здесь процветает у нас!

        Совестно мне посылать такой ничтожный подарок

        Другу, но все же его ты благосклонно прими.

Книга четвертая

II. Северу

        Славных царей преславный певец, письмо ты читаешь

        Из неприветной страны гетов лохматых, Север!

        Имя твое досель обходил я в книгах молчаньем,

        В чем, по правде сказать, я сознаюсь со стыдом.

5     Но, хотя не в стихах, каждый раз ответные письма

        Я на письма твои неукоснительно слал.

        Только стихов не дарил в доказательство памяти добром

        Много ли смысла дарить то, чем даримый богат?

        Кто ж Аристею мед, кто Вакху фалерн предлагает?

10   Злак Триптолему зачем? Иль Алкиною плоды?[608]

        Грудь плодоносна твоя — по нивам всего Геликона

        Труженик ни один жатвы богаче не снял.

        Слать к такому стихи — как в лес наваливать листья,

        Вот почему до поры с этим я медлил, Север.

15   Впрочем, и гений мой не ответит на зов, как бывало, —

        Пашет морской песок плугом бесплодным Назон.

        Тина, бывает, забьет русло, придушит источник,

        И, обессилев, никак не просочится вода.

        Так заложила мне грудь непробойная тина лишений,

20   И не польются стихи прежней обильной струей.

        Если б на этой земле самого поселили Гомера,

        Он превратился бы тут в дикого гета, поверь.

        Ты уж прости, я и сам признаю: распустил я поводья,

        Дело забросил свое, пальцы писать не хотят.

25   Тот высокий порыв, что возносит мысли поэта —

        Был он мне так знаком, ныне забыл он меня.

        Нехотя выну подчас дощечку, нехотя муза,

        Словно неволят ее, руку приложит к труду.

        Мало, а то и совсем никакой мне утехи в писанье,

30   Радости нет вязать в стройном размере слова.

        То ли затем, что в стихах никогда мне не было пользы,

        Что, напротив, от них все мои беды пошли;

        Или затем, что слагать стихи, никому не читая, —

        То же, что миму плясать мерную пляску во тьме.

35   Слушатель рвенья придаст, от похвал возрастет дарованье,

        Слава, шпоры вонзив, к мете ускорит твой бег.

        Кто нас прослушает здесь? Желтогривые разве кораллы[609]

        Или кого там еще Истр полудикий вспоил?

        Но в одиночестве что мне начать? Чем досуг мой печальный

40   Стану я тешить и как долгие дни коротать?

        Я не привержен вину, ни игре обманчивой в кости —

        То, в чем обычно дают времени тихо уйти.

        Не привлекает меня (даже если бы вечные войны

        И не мешали тому) новь поднимать сошником.

45   Вот и осталась одна холодная эта услада,

        Дар Пиэрид — богинь, мне услуживших во зло.

        Ты же, кого счастливей поил Аонийский источник,

        Преданно труд люби, пользу дающий тебе,

        Свято музам служи и что-нибудь из сочинений

50   Самых недавних твоих нам на прочтенье пришли.

III. Непостоянному другу

        Жаловаться ль? Умолчать? Обвинить, не назвав твое имя,

        Иль без зазренья открыть каждому, кто ты такой?

        Нет, обойдусь без имени здесь — или жалобой нашей

        Я, и ославив, создам прочную славу тебе.

5     В крепком пока я плыл корабле, с устойчивым килем,

        Первым ты был готов в море пуститься со мной.

        Ныне ж, едва судьба нахмурилась, ты на попятный —

        Видно, боишься, что друг помощи станет просить!

        Даже делаешь вид, что со мной никогда и не знался,

10   Имя заслышав «Назон», спросишь: «Да кто он такой?»

        А ведь Назон — это я, и нас, хоть забыть предпочел ты,

        Чуть ли не с детских лет связывал дружбы союз.

        Я тот самый, кому поверять спешил ты заботу,

        Кто и в забавах тебе первым товарищем был.

15   Тот я, с кем тесно ты в домашнем дружил обиходе,

        Тот я, чью Музу, хваля, ты бесподобной назвал.

        Тот я, о ком теперь, вероломный, не знаешь ты, жив ли,

        Да и не спросишь. Зачем? Ты-де с таким не знаком!

        Если меня в те дни не любил — значит, ты притворялся,

20   Если же искренним был — ты легковесней коры.

        Спорь! За какую, открой, изменил нам обиду? Но если

        Жалобы ложны твои, тем справедливей моя.

        Наша какая вина не велит тебе прежним остаться?

        Или вменяешь ты нам наше несчастье в вину?

25   Если ты мне ничем не помог — ни советом, ни делом,

        Хоть бы прислал письмо, два бы словечка черкнул!

        Где там! Верю с трудом, но ходит молва, что и словом

        Только чернишь ты меня, падшего злобно клеймишь.

        Что, безумный, творишь? А вдруг отвернется Фортуна?

30   Сам ты себя лишил права на слезы друзей!