Элегии и малые поэмы

        Молниеносным клыком прочь разгоняет собак,

        Хоть погибает и сам, — так гибнут, насытившись местью,

        Воины все, за удар сами удар нанося.

235 День этот Фабиев всех послал на воинственный подвиг —

        Посланным гибель судил день этот Фабиям всем.

        Чтобы, однако, не все Геркулесово сгинуло семя,[361] —

        Видно, заботило то даже и самых богов,

        Только младенец один, еще не способный сражаться,

240 Был живым сохранен Фабиев роду тогда.

        Это случилось, чтоб мог на свет появиться ты, Максим,[362]

        И выжиданьем своим мог государство спасти.

14 февраля

        Вместе друг с другом горят созвездия — Ворон со Змеем,

        А между ними еще Чаши созвездье лежит.

245 В иды они не видны; после ид они ночью восходят,

        А почему им втроем надо являться, спою.

        Как-то Юпитеру Феб готовился празднество справить

        (Будет недолог рассказ, я уверяю тебя).

        «Птица моя, — он сказал, — ты лети, не задерживай праздник

250 И принеси поскорей струйку живой мне воды».

        Ворон кривыми схватил золоченую чашу когтями

        И высоко поднялся, правя по воздуху путь.

        Всю недозрелых плодов увидел он полную фигу,

        — Клюнул он их, но плоды зелены были еще.

255 Тут, говорят, он присел под фигой, приказ позабывши,

        И подождать он решил зрелости сладких плодов.

        Вдоволь наевшись, схватил он змея в черные когти,

        А господину такой выдумал вздорный рассказ:

        «Вот кто меня задержал: он, хранитель воды животворной,

260 Не дал мне к ней подлететь, не дал исполнить приказ».

        «Множишь ты, — Феб говорит, — вину свою ложью и, видно,

        Вещего бога своим вздором желаешь надуть?

        Знай, пока будет висеть на дереве сочная смоква,

        Не приведется себе свежей напиться воды».

265 Так он сказал и навек, как в память этого дела,

        Ворон, Чаша и Змей вместе на небе блестят.

15 февраля. Луперкалии

        Третья заря после ид обнажившихся видит луперков,

        Фавна двурогого тут священнодействием чтят.

        Праздника этого чин поведайте мне, Пиэриды,

270 Как, из каких он краев в наши проникнул дома?

        Пана, хранителя стад, почитали в Аркадии древней,

        Он появляется там часто на горных хребтах.

        Видит Фолоя его, его знают Стимфальские воды,

        Так же как быстрый с горы в море бегущий Ладон,

275 Горы в сосновых лесах, окружающих город Нонакру,

        Выси Киллены-горы, средь Паррасийских снегов.[363]

        Пан был скота божеством, Пан был там коней покровитель,

        Пан и дары получал за охраненье овец.

        Этих богов из лесов привел Эвандр за собою;

280 Где теперь город стоит, вместо него был пустырь.

        Здесь-то мы бога и чтим, и праздника древних пеласгов[364]

        Чин стародавний досель фламин Юпитера чтит.

        Но почему же бегут? И зачем (если надобно бегать),

        Спросишь ты, надо бежать, скинув одежду свою?[365]

285 Резвый бог пробегать сам любит по горным вершинам,

        Любит внезапно для всех бег свой стремглав начинать;

        Голый бог нагишом бежать своих слуг заставляет,

        Чтобы одежда на них им не мешала бежать.

        Не был еще и Юпитер рожден, и луна не являлась,

290 А уж аркадский народ жил на Аркадской земле.

        Жили они как зверье и работать еще не умели:

        Грубым был этот люд и неискусным еще.

        Домом была им листва, вместо хлеба питались травою,

        Нектаром был им глоток черпнутой горстью воды.

295 Вол не пыхтел, ведя борозду сошником искривленным,

        И никакою землей пахарь у них не владел.

        Не применяли коней никогда, а двигались сами,

        Овцы, бродя по лугам, собственным грелись руном.

        Жили под небом открытым они, а нагими телами

300 Были готовы сносить ливни, и ветер, и зной.

        Напоминают о том нам теперь обнаженные люди

        И о старинных они нравах минувших гласят.

        А почему этот Фавн особливо не любит одежды,

        Это тебе объяснит древний забавный рассказ.

305 В юности как-то герой тиринфский шел с госпожою;[366]

        Фавн их увидел вдвоем, глядя с высокой горы.

        И, разгоревшись, сказал: «Убирайтесь вы, горные нимфы,

        Мне не до вас, а ее пламенно я полюблю».

        Шла меонийка, власы благовонные с плеч распустивши,

310 И украшал ее грудь яркий убор золотой;

        Зонтик ее золотой защищал от палящего солнца,

        Зонтик, который держал мощный Амфитрионид.

        К Вакховой роще она подошла, к виноградникам Тмола,

        А уж на темном коне Геспер росистый скакал.

315 Входит царица в пещеру со сводом из туфа и пемзы,

        Где у порога журчал весело свежий родник,

        И, пока слуги еду и вино готовили к пиру,

        В платье свое наряжать стала Алкида она.

        Туникой тонкою он, в гетульский окрашенной пурпур,

320 Был облачен и надел пояс царицы своей.

        Не по его животу был пояс, а туника жала;

        Все разымал он узлы толстыми мышцами рук.

        Он и браслеты сломал, они были ему слишком узки,

        И под ступнями его тонкая обувь рвалась.

325 Ей же дубина его достается и львиная шкура,

        Ей достается колчан, легкими стрелами полн.

        Так и пируют они, а после того засыпают

        Порознь, но ложа свои рядышком стелют себе,

        Чтобы достойно почтить создателя лоз виноградных

330 В праздник и чистыми быть при наступлении дня.

        Полночь настала. На что не пойдет неуемная похоть?

        В сумраке крадучись, Фавн к влажной пещере пришел

        И, лишь увидел, что спит опьяненная спутников свита,

        Он понадеялся тут, что господа тоже спят.

335 Входит, туда и сюда пробирался, дерзкий любовник,

        И осторожной рукой щупает, что впереди.