Электра

– Те самые воины, возвратившиеся домой на кораблях, груженных трофеями и женщинами. Сказители каждый вечер поют о храбрости их, триумфе и заслуженной славе. И о Трое, стертой с лица земли, а прежде считавшейся неприступной. Неужели ты веришь, что тысяча кораблей везла мужчин, желавших лишь вернуть жену мужу? – Она усмехается. – Я каждый день наблюдала за ними с троянских башен. Сколько великих воинов сражалось на поле боя! А боги, говорят, шагали рядом с любимцами-героями.

– О тебе сказители поют тоже.

И в сердцевине их сказаний – женщина, дочь Зевса. Она – причина троянской войны, по крайней мере для меня. Войны, прежде всех погубившей мою дочь. Не хочу произносить ее имени здесь, в этой комнате, где когда-то – кажется, дюжину жизней назад, а то и больше – наряжалась мать, а мы с Еленой играли.

– Не сомневаюсь. Но разве только для того ты явилась, чтобы спросить меня об этом?

Вздыхаю. Немало сыновей Зевса сражались на том поле боя, дабы заслужить упоминание в легендах. А чем его дочь заслужила того же? Там бы ее и оставила, будь моя воля. Принимай я решение, ни одна мать не лишилась бы детей. Пусть бы Елена и не возвращалась из-за моря.

– Мой сын, Орест, он родился вскоре после… после того как греки отбыли в Трою. А теперь пропал. Я понадеялась, что он отправился сюда.

Но Елена уже качает головой.

– Мы ничего об Оресте не слышали.

Сердце падает.

– Совсем ничего?

– Нет. Мы слышали, разумеется, что произошло с Агамемноном, – продолжает она, помедлив. – Но твой сын не искал здесь убежища. Этого я от тебя не скрыла бы ни на миг.

Гляжу в сторону. Слезы обжигают глаза, но я не дам им пролиться. Мог он погибнуть по пути сюда? Ну разумеется, мог. Разбойники, дикие звери, какой-нибудь приверженец Эгисфа, предприимчивый вор, а то и мнимые друзья, готовые предать ради золота или услуги… Его могли второпях зарыть у дороги, бросить в море или оставить на земле воронам на растерзание где угодно по дороге от Микен до Спарты.

Или похитили и увезли куда-нибудь – мир за пределами наших царств огромен. Скрывают на крохотном острове или прячут в обширнейшем городе. Как отыщешь в целой Греции одно-единственное дитя?

– Где бы он ни был, мы о нем услышим, – говорит Елена. – Мужайся, со временем все выяснится.

Я вяло киваю.

– Если он явится сюда, то не захочет, чтобы ты мне сообщала.

– А я ему ничего не скажу. Но тебе пошлю известие сразу, как узнаю о сыне твоем хоть что-нибудь, обещаю. – Она берет меня за руку. – Он, вполне возможно, и правда прибудет сюда, обратится за помощью к брату отца. Но, поверь мне, у Менелая нет больше охоты воевать. И мстить за Агамемнона тоже. Если Орест явится, я вступлюсь за тебя, приведу доводы в твою защиту. – Поколебавшись слегка, она продолжает: – Услышав, что у тебя родился сын, я подумала о собственной дочери – они могли бы пожениться, однажды и снова сблизить наши семьи.

Пробую себе это представить. Елена с легкостью набрасывает грядущее и видит, заглядывая далеко вперед, как все может сложиться в нашу пользу. А у меня после Авлиды был один только замысел, и он воплощен. Дальше смотреть не хватает духу, нет веры воображать благоприятный для меня исход.

– Мои стражники ждут за стенами дворца, – говорю я и встаю, вынимая руку из ее ладоней. – За чем я пришла, то получила, а теперь пора возвращаться, пока меня не обнаружили.

– Рада, что ты явилась, – говорит она ласково. – Отважилась на столь опасный шаг.

Прикусив язык, говорю только:

– Возвращайся на пир. Я уйду незаметно, так же как пришла.

Она встает.

– Попробую разузнать об Оресте. Выясню хоть что-то – сообщу тебе.

Опять не противлюсь ее объятиям. Мне нужно было здесь побывать, увидеть все своими глазами. Она не лжет, о сыне моем и правда ничего не знает, однако острая нужда, повлекшая меня сюда, иссякла, осталась лишь громадная усталость и разочарование.

– Прощай! – шепчет она мне на ухо и выскальзывает из комнаты.

Выглядываю за дверь: нет ли кого поблизости? И едва не подскакиваю, услышав чей-то голос, но это не Менелай гудит. Интонации нежные, девичьи.

– Мама!

В конце прохода появляется молодая женщина, берет Елену за руку.

– Гермиона, ты меня искала?

Елена просовывает руку дочери под локоть, на ходу притягивает ее ближе, и они удаляются, унося за собой постепенно смолкающий щебет.

Гермиона, покинутая Еленой дочь. Так и жила здесь, в Спарте, все эти годы ожидая возвращения оставившей ее матери. В груди моей расцветает ярость, хоть гневаться, конечно, бесполезно. Что проку клясть счастливую судьбу сестры? Детей моих этим домой не вернешь.

34. Электра

– Электра! Есть новости.