Электра

Георгос стоит на пороге, а с ним еще кто-то – не узнаю издалека. Гостей у нас не бывает. Едва не выронив кувшин с водой, осторожно ставлю его наземь, силясь унять заколотившееся сердце. Разолью – придется снова идти набирать, а проделывать весь этот путь опять совсем не хочется. Не смею надеяться, что это Орест. Направляясь к ним, стараюсь держаться спокойно, а сама силюсь разглядеть незнакомца получше. Одет неприглядно – селянин, как Георгос, да я и сама теперь селянка. Нет, он мне незнаком, и в его глазах тоже – ни проблеска узнавания.

– Пришли известия об Одиссее.

И Георгос внезапно очень этим взволнован. А я не пойму, что тут такого важного.

– Об Одиссее? – растерянно качаю головой. – Он разве не погиб?

– Жив, как выяснилось через столько лет после войны. Все только и обсуждают, кто да что об этом слышал.

– Мы тут при чем? – спрашиваю я, а сама думаю: счастливцы жена и сын Одиссея – спустя столько лет после войны все-таки с ним соединились. С какой бы радостью ждала я и вдвое больше, лишь бы отец вернулся живым.

Незнакомец откашливается.

– Одиссей где только не побывал. Историй об этом множество, но в Микенах их рассказывать не позволено.

– Почему же?

Он понижает голос, хоть рядом с нашей сиротливой лачугой не видно ни души.

– У царицы с Эгисфом везде ищейки, добывают сведения о твоем брате. И иной раз ведут себя неосмотрительно, особенно когда вино развязывает им язык. Один такой на днях вернулся из Спарты, где они за царем Менелаем непрестанно следят – вдруг тот Ореста приютит, – так вот он подслушал всю историю Одиссея, пересказанную царю вестником.

Я уже едва дышу.

– Одиссей нашел Ореста? Так?

Он мотает головой.

– Ореста не нашел, нет. Но повидал, говорят, кое-чего подиковинней: и Посейдон его хотел убить да потопил его корабли, и с чудищами он сражался, и искал убежища у нимф, а в конце концов домой его привела сама Афина.

Георгос перебивает.

– Одиссей утверждает, что был в подземном царстве. И разговаривал с мертвыми.

Меня пробирает озноб.

– Да может ли это быть?

– Не знаю. Но он, говорят, беседовал с Агамемноном.

Это удар под дых, его слова поражают так сильно, что подгибаются ноги.

– Он видел моего отца?

Не поверю, неправда это. А если правда – не вынесу. Ну почему Одиссею, которого много лет уже почитали мертвым, довелось увидеть моего отца, выжить и вернуться домой триумфатором? Пламя ярости потрескивает в груди.

Подходит встревоженный Георгос, протягивает руку, чтобы поддержать меня.

– Думал, ты захочешь об этом узнать.

– Я хочу! Прошу, расскажи остальное, – говорю я второму, всецело завладевшему моим вниманием. Правда это или нет, а мне нужно знать, что говорят об отце.

– Одиссей пересек океан и нашел то место, где уходит под землю река, текущая до самой обители Аида. Там он совершил возлияния и принес в жертву барана, чтобы выманить мертвых. Духи вышли на поверхность напиться крови, и Агамемнон был среди них.

Закрываю глаза, силясь совладать со столь сокрушительной мыслью. Мой отец, царь, вождь величайшей из известных миру армий, умалился до призрака и препирается с себе подобными из-за бараньей крови.

– Продолжай.

– Он поведал Одиссею, как умер, как постыдно это – погибнуть от руки вероломной жены. Молил рассказать о своем сыне, но Одиссей ничего не знал ни об Оресте, ни о случившемся в Микенах вовсе. Оба не могли сдержать слез.

– Электра!

Георгос озабочен.

– Все знают.

Опять вокруг об этом судачат, опять возбуждаются сплетни и жгут меня клеймом. Уж сколько лет прошло, как отец убит, но до сих пор смерть его не отомщена, и Орест до сих пор в бегах, и не смеют о нем говорить даже шепотом. А теперь еще и этот слух. Агамемнон, мол, из рода Атрея, глава нашей семьи, оплакивает утрату своего доброго имени, которое тем больше тускнеет, чем дольше сын его не возвращается карать убийц.

– Все знают, как мы его подвели.

Георгос яростно мотает головой.

– Никого ты не подвела. Ни ты, ни Орест. Ничего такого не имелось в виду. Клитемнестра предала Агамемнона, и только ее осудят за его страдания.

– Как же им не судить и нас тоже? – Слышу сама, что срываюсь на крик. – Мой отец изнывает в подземном царстве, отчаянно нуждаясь в правосудии, не свершившемся до сих пор!

– Ты в этом не виновата.

– Он не может обрести покой, – шепчу я, и Георгос обнимает меня. А лучше бы не обнимал. Не хочу утешения. Ведь отцу моему утешения не дано, лишь горькая жажда мести, муки хуже доставшихся Танталу, стоящему посреди того одинокого озера.