Он допросил сотрудников, пришедших в здание раньше Орленова: выяснял, кто видел начальника лаборатории, как он себя чувствовал, как выглядел? Потом пригласил Чередниченко.
Лаборатория, превращенная в следственную камеру, вызывала в Марине Николаевне злое желание мести. Здесь Марина работала, здесь работал он. И здесь он умер. Она не верила, что его еще можно спасти. В юности, живя в деревне, Марина видела погибших от ударов молнии. Тогда, по старому знахарскому способу, пораженных людей закапывали в землю, веря, что целебная сила земли спасет человека, «оттянет» электричество. Орленова в эти минуты пытались спасти в городской больнице какими-то усовершенствованными методами. И Марине хотелось быть там, видеть его, услышать, может быть, его последнее слово, последний вздох. Пусть этот вздох будет обращен к ней, если его покинула жена…
— Как убийца мог выйти из помещения, если он подстроил такую ловушку? — спросил следователь.
Это был молодой человек с гладко зачесанными волосами, с темными усиками. Марина подозревала, что он знал об электричестве ровно столько, чтобы без страха включить настольную лампу, и злилась, что такой неосведомленный человек должен разобраться в столь сложном и зловещем деле. Она упрямо тряхнула головой.
— Медный лист был положен углом к двери. Убийца, подведя провод и включив ток в ловушку, мог выйти, держась за косяк, как бы, например, проходя между лужей и забором. Около двери было достаточно места, чтобы поставить ногу.
Следователь раскрыл папку — у него уже было «дело» с какими-то бумажками в нем,— долго смотрел на что-то, не показывая ей, потом вдруг сказал:
— Может быть, вы и правы. Смотрите!
Он положил перед ней фотографию. «Уже успели проявить!» — неожиданно одобрила она работу следователя. На фотографии она увидела то, что запомнила с такой же фотографической точностью. Лист меди, лежащий на нем человек, косяк двери, узкое пространство пола около нее, куда можно было поставить ногу. Между тем следователь, перебирая бумаги, мимоходом спросил:
— Орленов знал, что поставлен предохранитель?
— Он должен был увидеть его! — воскликнула она. — Но к чему этот вопрос? Неужели вы думаете, что он сам сделал это?
— Если он выживет, мы все выясним… — холодно ответил следователь. — И прошу вас, не распространяйте больше вашей версии об убийстве! — Увидев, как изменилось ее лицо, он пошутил: — Напугаете всех, никто не захочет работать… — И так как она не приняла его шутливого тона, сухо добавил: — А вы хотели бы, чтобы возможный преступник скрылся до того, как его изобличат? Вы и так наговорили при всех слишком много…
Марина вдруг испугалась. А что, если своими неосторожно высказанными подозрениями она поможет преступнику скрыться? Этого она никогда не простит себе!
Следователь, прощаясь, кивнул головой:
— Вот так, товарищ Чередниченко! Спокойнее!
И она вдруг поняла, что он не так уж молод и не так уж беспомощен…
В коридоре ее ждали Велигина, Орич, Райчилин. Они должны были тоже ответить на вопросы следователя. Райчилин взглянул на нее вопросительно. Она с трудом ответила:
— По-видимому, действительно произошел несчастный случай…
— А я думаю — это самоубийство! — строго сказал Райчилин.
Марина чуть было не взорвалась снова, но следователь в это время вышел, чтобы вызвать следующего свидетеля. Она увидела упрямое выражение в его светло-серых глазах, напоминавшее, что она не имеет права помогать возможным преступникам своими подозрениями, и низко склонила голову.
— Я не верю, но… все может быть…
Райчилин улыбнулся своей победоносной улыбкой:
«А что я говорил!» — и, подчиняясь знаку следователя, прошел с ним. Орич и Велигина потрясенно молчали.
— Она знает? — спросила Марина.
— Нет, — сказал Орич. — Улыбышев увез ее из города, как только ему позвонили. И не захотел видеть Андрея. Выживет ли он? Bepa только покачала головой:
— И зачем мы оставили его одного!
Она не должна была говорить это. У Марины задрожали плечи, и она, еще ниже опустив голову, пошатываясь, пошла по коридору к выходу…
Когда она добралась до больницы, ее не пустили. Орленов находился на грани смерти. Кто-то пытался спасти его, а она ничем не могла помочь. Цветы, которые она принесла, должно быть, выбросили, как только она перешагнула обратно порог больницы.
Весь вечер Марина проблуждала по городу возле больницы, сама похожая на умирающую, так что встречные пугливо отшатывались от нее. Это был самый тяжелый из дней ее жизни. И много позже Марина так и не смогла вспомнить, как она вернулась на остров, что было с нею в другие часы обреченной бездеятельности, тоски и ожидания. И только потом она поняла, какое предательство совершила тогда, забыв, что у Андрея, жив он или умер, были еще дела в жизни, оставленные ей в наследство.
2