Живой интерес, прозвучавший в ее голосе, утихомирил Орленова. Она не хуже самого Андрея знала, как обращаться с испытателями и экспериментаторами. Они чувствительны к проявленному интересу, как самый лучший электрометр к наличию электрического потенциала. И разрядить электрометр легко, как и испытателя, которому достаточно одного скептического замечания, чтобы все его вдохновение пропало.
«Что ж, будем как дети», — со смиренным лукавством подумала она и приготовилась слушать.
Марина не первый год занималась проблемами энергетики. Правда, до сих пор она ограничивала себя разработкой только маленьких, посильных задач. Сам характер Марины, сдержанный, спокойный, не позволял ей увлекаться и обольщаться несбыточными надеждами на необыкновенные открытия. Хотя она понимала, что живет и работает именно в пору великих открытий, когда человек сумел проникнуть в самые сокровенные тайны мироздания, себя она исключала из отряда первооткрывателей и не преувеличивала своих возможностей.
Еще девочкой, школьницей Марина увлеклась наукой и теми надеждами, что таились в ней. Уже в детстве она впервые познала силу машин, переделывавших не только природу, но и сознание людей, ее земляков и родичей из украинской деревни.
Но по мере того как Марина взрослела, переходила из школы в институт, из института к робким попыткам самостоятельной работы, дорога ее становилась труднее. То, что в юности казалось таким простым — прийти и открыть!— теперь удалялось все дальше, скрывалось за непреодолимыми преградами, переступить через которые она как будто и не имела сил. Знания ее, возрастая в объеме, совсем не приближались к познанию, наоборот, чем больше она узнавала, тем больше оставалось непознанного. А пренебречь непознанным и попытаться извлечь какую-то выгоду из тех ограниченных знаний, которыми она овладела, как делали это ее бывшие однокашники, она стыдилась. И она сознательно суживала поле своих научных наблюдений, избрав из всей многообразной науки об энергетике, казалось бы, простейший раздел — использование ветра. Здесь, она это знала, у нее будут свои маленькие радости и победы.
Ее отец, продолжавший работать в колхозе и тоже увлеченный механизмами, молча гордился успехами дочери. Возможно, что он, осматривая новую технику, прибывавшую в колхоз, ждал, что где-нибудь увидит марку с ее именем. Однако он не торопил Марину.
Впрочем, она с полной добросовестностью помнила о своем долге перед отцом и другими колхозниками, вырастившими ее. Недаром же и малую свою работу она связала с колхозами. В свое время ее очень огорчило замечание Орленова о том, что еще не скоро колхозники примут на вооружение ветростанции, но она запомнила и то, как Орленов обещал, что они вместе поработают над созданием новой ветроэнергетической техники, более дешевой и удобной, и тогда ее малое энергокольцо займет свое место в общем хозяйстве колхозов. И пусть Марина решит только частную задачу, все равно это будет её детище и никто не отнимет того внутреннего удовлетворения, которое возникает у человека после победы.
Такое отношение к науке не мешало Марине уважать других исследователей, которые порой стремились к целям бесконечно далеким. Она давно уже разделила всех людей науки на две категории: одни — пророки, предугадывающие будущее и приближающие его, другие — исполнители. Если бы не было в науке первооткрывателей, второй категории исследователей осталось бы механически переделывать то, что было уже сделано до них.
Орленов, несомненно, принадлежал к первой категории, а сама Марина — ко второй. И это не умаляло ее в собственных глазах, наоборот, следуя за Орленовым, Марина как бы сама приближалась к истокам мысли, куда дорога открыта только смелым. Порой ей казалось, что Андрей мог бы за свои идеи взойти на костер, тогда как сама она, конечно, испугалась бы одного вида пламени. Но, находясь рядом с ним, Марина могла бы или во всяком случае желала бы провести его мимо возможных костров, что чудились ей. Несомненно, она возвеличивала Орленова — смиренно склонившемуся всякий выпрямившийся кажется выше, — но, даже и понимая это, продолжала смотреть на молодого ученого с тем же восхищением, невольно выдавая себя, хотя и не желала этого.
Однако желание пойти помощницей к Орленову все же не имело прямого отношения к науке. С некоторых пор она стала замечать пробелы в своей тщательно обдуманной и, казалось бы, проверенной теории о двух типах ученых. И виноват в этом был Улыбышев.