Электророман Андрея Платонова. Опыт реконструкции

Платоновские ремарки, являясь интегральной частью построения действия, должны были синхронизировать визуальные и акустические сигналы по ходу движения на сцене. Жмяков представляет собой истинного виртуоза коммуникации, он переводит световые сигналы техники на человеческий язык, управляет техникой и одновременно дистанцируется от нее посредством музыкального ряда, парадийно перерабатывающего уже канонизированный песенный материал. В его речи переплетаются две дискурсивные области: деловая техническая лексика (головы) и песенная стихия (сердца). Жмяков – персонификация оппортуниста с раздвоенным языком. Слом действия начинается в тот момент, когда Жмяков не может справиться с потребностью предприятия в энергии. Чтобы уберечь электрогенератор от перегрева, он по совету дежурного инженера Мешкова отключает от электроснабжения отдельные цеха. При этом производственный план входит в конфликт с нехваткой энергии и сбережением техники, а Мешков временно решает этот конфликт в интересах собственной безопасности, вводя в сюжет драмы юридический дискурс.

ЖМЯКОВ: Что вы делаете?

МЕШКОВ: Выключил опять три цеха. За это самое большее нам с вами общественный позор, а за генератор, если сожжем, нам будет лет десять… У меня, Владимир Петрович, перечень есть: сколько за что полагается. (Вынимает бумагу и предъявляет ее Жмякову.) Поинтересуйтесь![879]

В этом сюжете отражены противоречивые мотивы советских инженеров, поскольку как срыв плана, так и порча техники могут быть вменены им как саботаж[880]. Крашенина, появившись на пульте управления, снова ставит генератор на повышенную мощность. Она больше озабочена коллективным планом, чем бережным отношением к технике[881]. У пульта управления завязывается диалог Абраментова и Крашениной. Возвращенец принимает сторону старого инженера и уверяет: «Машины ведь нейтральны в классовой борьбе. <…> A генератор – не большевик»[882]. Крашенина же как раз убеждена в классовой пролетарской принадлежности машин. Она разрешает конфликт между требованиями плана и возможностями техники применения физического усилия. Перегретый генератор охлаждается вручную ударной работой аварийной бригады.

6.1.4. Производственная катастрофа

Обусловленное охлаждением временное падение напряжения прерывается короткой интермедией. В пультовой в амплуа опереточного буффо появляется гротескный почтальон. Его появление сопровождается музыкой, которая доносится из его сумки. Он вручает Крашениной и Жмякову депешу, которая извещает о подключении предприятия к центральной высоковольтной сети.

МЕШКОВ (читает). «Подготовьтесь к приему тока с республиканского кольца высокого напряжения. Устанавливайте новый радиопульт. Девлетов». Милый товарищ, у нас давно все готово. Еще не действует это общепролетарское кольцо высокого напряжения и не получен этот радиопульт. (Рвет и бросает депешу)[883].

Это известие снова ввергает Мешкова в отчаяние: он боится обвинения в неподключении к центральной высоковольтной сети. Он снова звонит в редакцию газеты, но его объявление о смерти опять не может быть опубликовано из‐за нехватки места. Тем временем музыка возвещает о начале обеденного перерыва и обрамляет намечающуюся развязку драматического действия. При попытке сократить потребление тока на время обеденного перерыва отказывает распределительный механизм – башенное устройство на заднем плане извергает вспышки синего пламени, изоляция турбогенератора начинает плавиться. Все автоматические реле вырубаются. Один из рабочих и Абраментов бросаются к башне, чтобы вручную прервать подачу тока, и заживо сгорают. В конце второго акта они рука об руку выходят на авансцену – пролетариат и интеллигенция объединились в смерти. В продолжение всей сцены играет радио.

Ослепление протагониста во время аварии указывает на традицию античной трагедии – на Эдипово самонаказание в контексте производственной драмы, предназначенной прояснить мотив самопожертвования через напряжение между Видением и Слышанием. Выжженные глазные впадины, обращенные к зрителю, усиливают диссонанс между катастрофическим событийным рядом и бодрым музыкальным сопровождением, чем утверждается парадоксальное стремление видеть отталкивающее[884].

Отталкивающие мотивы продолжают вводиться в авторских ремарках в начале третьего акта и сублимируют весьма типичную для платоновской прозы амбивалентность между почитанием умерших и некрофилией[885].