Элемент 68

Как-то в марте, возвращаясь с беседы по делу, где значился пока свидетелем, Алексей вышел на станции «Сокол». Обманутый яркостью мартовского утра, оделся по-весеннему и пожалел об этом, как только покинул теплый вестибюль. В модном по-европейски пальто не было карманов, и бездомные руки стыли на плотном ветру.

Втирая тепло в обмерзшие до синевы костяшки пальцев, Алексей двигался вдоль торговых рядов. Спрятался от ветра, бьющего вдоль переулка, у желтой арки церковной ограды. За приотворившейся дверью почуял теплый полумрак. Протянулся к горячей дрожи свечей.

В храме сиюминутная благодать на него не сошла, но ослаб тугой узел иррационального ужаса. Алексей стоял в толпе, беззвучно шевелил губами вместе с молящимися, неуверенно и невпопад осенял себя крестным знамением.

Втянулся в неспешный молитвенный речитатив, пропитался сопричастностью к тайне, и прежняя жизнь показалась мелкой, суетной, ненастоящей.

Потом заходил в церковь регулярно. Не то чтобы уверовал, но решил, что хуже от этого не будет. Освоился с порядками. Молитв не знал, но слова «Господи помилуй» в неразборчивом церковнославянском уловил и почти их выкрикивал, стараясь обратить внимание адресата именно на свои чаяния. Может, и вправду был услышан – по меньшей мере, уберегся от сумы, от тюрьмы и от клеветы на ближнего.

Церковь делила пополам центральную улицу деревни. С шершавыми стенами красного кирпича, расшитого толстым слоем желтоватого раствора. Рваные заплаты белой штукатурки еще цеплялись за пилястры под звоновым ярусом, но давно осыпались с фасада, продавив проплешины в густых зарослях чертополоха. На немой колокольне свили гнездо аисты. Сложно представить, кого могут здесь облагодетельствовать продолжением рода эти длинноногие, неторопливые птицы.

Каменные столбы ворот стянуты железными скобами. К скобам прикреплен почтовый ящик, светло-голубой, еще советского образца – с гербом Советского Союза и табличкой: «Выемка писем – один раз в сутки».

Решетку церковных ворот змеиными кольцами оплетала жирная цепь. На цепи болтался пудовый замок с застрявшим в скважине ключом. Алексей как-то пытался ключ провернуть, но тот приржавел намертво.

Служб в церкви не проводили давно, и Алексей по утрам ходил к обрыву. Не потому, что поверил болтовне соседа, а просто под обрывом жила река, горбатая широкой излучиной. Светилась за рекой прозрачная березовая роща. За рощей бесконечно волновались луга, густо окропленные многоцветием.

К этой живой бесконечности и обращался Алексей с немногими запомнившимися молитвами. Стоял подолгу, то шевеля губами, то впадая в оцепенение. Очнувшись, продолжал шептать. К тексту из псалтыря обязательно добавлял просьбы – так сказать, «в конце позвольте и от себя». Просить приходилось много: все, казалось, не хватает денег, удачи, инструментов, мировой справедливости.

Василий старался не беспокоить замершего у обрыва горожанина.

– Не суетись, – во время очередного обхода посоветовал сосед, – а то шумишь только. Чего по мелочам выпрашивать, если он сам все знает.

– А ты откуда знаешь, что я прошу? – удивился Алексей.

– Если молитва зазвучала, то ангел всегда за плечом.

– Ангел? Это который с крыльями?

– Твой, похоже, бескрылый. Кстати, котенок не нужен?

Алексей отгородился рукой в жесте отказа, но Василий, развернув ладонь Алексея вверх, вложил в нее взъерошенный рыжий комок.

– Все равно не нужен.

– Тогда с вас соточка, – нахально заявил Василий.

– Это за что?

– Да за зверюгу.

– Мне и за бесплатно не надо.

– За бесплатно не положено, – согласился Василий. – Примета такая.

– Что от кота пользы? – отбивался Алексей.

– Зато кормить мышей макаронами великая польза, – заметил сосед.

– Мне на днях предлагали породистого, – отнекивался Алексей.

Нерешительные люди врут часто и неубедительно.

– От породистых в деревне мало толку, – согласился сосед. – А этот кот местный. Боевой. Из пролетариев.

У котенка была дерзкая морда, тяжелая поступь и отходчивый характер. Основной своей заботой он считал охоту на Алексея с целью получения дневной нормы пропитания. В ход шли приемы от грубой лести до требовательного ора. Учитывая пролетарское происхождение кота, Алексей был уверен, что орет тот исключительно матом. За особо наглые выступления кот получал тапкой, но не обижался, а улепетывал за сарай, высоко закидывая пушистый зад. Из вынужденной ссылки появлялся через пару часов с заискивающей мордой и поджатым хвостом.

Получив свою порцию, кот считал план на день выполненным и уходил по своим кошачьим делам. Мог принести на порог задушенную мышь или даже крысу. Не брезговал птичками и мелкими лесными зверьками. Следы кровавых преступлений гордо складывал у порога.

По ночам котяра бурно имитировал охрану границ. Гулко топал по половицам, тяжело обрушивался на пол в смертельном прыжке, громким мявом оповещал хозяина о победе. Но следы его ночных побед обнаружить удавалось не всегда.