Элемента.М

И подтверждая ее слова из процедурной с еще мокрыми волосами, свежей стрижкой и гордо поднятой головой бодро вышла пожилая женщина. Назвать ее старушкой язык не поворачивался. На ней к тому же был не халат, а нарядное платье с брошью на груди. Довольная она проследовала мимо них в зал, а санитарка уже махала следующей претендентке на стул парикмахера. Ева снова осторожно заглянула в зал. Насчитала семь старушек и одного деда. И все, кроме одной, коротко стриженные и с мокрыми волосами и воздушными шарами в руках. Девчонка запела "На недельку до второго" и постоялицы снова стали подпевать. Настроение у Евы было не праздничное, поэтому к общему веселью она присоединяться не стала. Она повернулась лицом к коридору и ей стало не по себе. Несколько дней назад в этом коридоре в нее стреляли и неприятные воспоминания сами собой возникли в памяти. Как магнитом тянула к себе дверь, из которой она тогда вышла здоровая и счастливая, ничего не подозревая. Дверь в комнату Дэна. И чем ближе она подходила, тем острее были воспоминания. Даже тени на полу, казалось, лежали так же. Она подумала, что тогда вот также было что-то около четырех часов.

 Возле одной из комнат потянуло сигаретным дымом. Ева вспомнила, что Евдокия Николаевна, к которой они как раз и шли тогда, курит. И повинуясь этой магии момента, который она сейчас словно переживала заново, Ева открыла дверь в комнату старушки, даже не постучавшись.

У Евы сложилось впечатление, что хозяйка комнаты ее ждала. Она молча кивнула ей на стул и выпустила в потолок струйку дыма. Окно было приоткрыто, но со своей функцией явно не справлялось. В комнате было и душно и дымно одновременно.

 Ева помнила эту строгую пожилую женщину. Сейчас с аккуратно уложенными седыми волосами она казалась ей намного моложе. Кажется, Дэн говорил, что ей больше ста лет. Ева с большой натяжкой дала бы семьдесят. Ее несчастной теть Зине было всего 72, но она была худенькой сморщенной старушкой. А Евдокия Николаевна была худа, но величественна, и как-то благородно состарена как красивая вещь из дорогого металла, со временем лишь слегка покрывшись морщинками и мелкими темными крапинками, словно патиной. Взгляд её был холоден и был в нем если не лед, то какой-то мелкий снег, колючий и неприятный. Но Еве не было страшно, даже неуютно не было. Она вспомнила, что ей всегда нравился запах табачного дыма, хотя сама она никогда не курила Она еще раз глубоко вдохнула и подумала, что это и есть, наверно, пассивное курение. Ей стало еще лучше, и она этому улыбнулась.

- Хорошая у тебя улыбка, - негромко сказала Евдокия Николаевна и тоже улыбнулась.

- У Вас тоже хорошая, - ответила ей Ева.

- На концерт пришла посмотреть?

- Нет, я про него даже не знала. Просто. Гуляла.

- Да, тут у нас настоящий променаде. Гуляй не хочу.

И она произнесла этот "променаде" как-то совсем по-французски с грассирующей «эР», прононсом и едва слышной в конце слова "Е". Да, старушка была как шкатулка с секретом. Совсем не проста и совсем не та, что кажется.

- А правда, что Вам больше ста лет? - спросила Ева.

- Да. Через несколько дней мне будет ровно сто двадцать. И я, наконец, умру, - и глаза ее заблестели, но не от слез.

- Вас словно радует собственная смерть, - заметила Ева.

- Меня и радует, - снова улыбнулась Евдокия Николаевна и выпустила еще одну струйку дыма вверх. Сейчас с этой загадочной улыбкой, коротко подстриженной челкой и изящно зажатой между пальцами сигаретой, она напомнила Еве Анну Ахматову. Молодую Ахматову. И впечатление удачно дополняла накинутая на плечи шаль.

- Совсем-совсем не страшно? – Ева словно хотела поколебать отвагу женщины, но та только еще шире улыбнулась в ответ.

- Абсолютно! Я не такая как все эти глупые куры, то трясущиеся за свои жалкие жизни, то с вожделением ожидающие встречи со своими, давно почившими родными. Доживая свою никчемную пустую жизнь, люди почему-то думают, что, если им будет дано бессмертие, их жизнь сразу станет полной и интересной. Но не их Бог наполняет ее содержанием, они сами наполняют ее. Если они не смогли наполнить ее смыслом на таком коротком отрезке пути, бессмертие сделало бы их обузой этому миру. Избави Боже от бессмертия! Я радуюсь, что могу умереть.

- Но откуда вы знаете, что умрете? – не унималась Ева.

- О, я знаю! Между мной и вечностью осталась такая тонкая грань, что я чувствую каждое движение за ней. И она чувствует каждое мое, - она замолчала, потушила окурок и бросила его в небольшую хрустальную пепельницу, - Я хотела, чтобы ты пришла.

- Правда? – удивилась Ева, - Но зачем?

- Я бы сказала не зачем, а почему, - и она положила на стол руки и стала рассматривать кольцо на своем пальце. Ева тоже стала рассматривать это кольцо. Обычное золотое кольцо, небольшое, немного потертое от времени и постоянной носки, с круглым розовым камнем.

- Потому что ты не такая как остальные. И доктор твой не такой. И Виленович не такой. А у меня есть дар чувствовать таких как вы, - она подняла руку с кольцом к самым своим глазам, потом сняла его и подала Еве, - Теперь оно твое, но не одевай пока.