Элементарная социология. Введение в историю дисциплины

Итак, юрист Вебер, после непродолжительного пребывания – уже по экономической специальности – во Фрайбурге занимает кафедру (то есть получает место ординарного профессора) национальной экономики в Гейдельберге после ухода оттуда К. Книса, уважаемого в Германии ученого, про которого Вебер писал впоследствии одну из самых сложных, если не самую сложную из своих статей. У Вебера уже сложилась к тому времени репутация очень серьезного, блестящего исследователя. Не только благодаря его трудам по хозяйственному праву и древней истории, сколько благодаря социально-политической активности, знаменитому до сих пор докладу на основе, как мы сейчас бы сказали, исследовательского проекта, осуществленного за пределами университета, посвященного практическим социальным вопросам «положения сельскохозяйственных рабочих в землях Германии к востоку от Эльбы»[125]. Речь тут шла о довольно тревожных тенденциях. Германия долгое время представляла собой довольно сплоченное общество. Широко было распространено мнение, что оно не только хорошо управляется квалифицированными бюрократами, но и интересы разных групп в нем во многом совпадают. Это касалось, в частности, отношений крупных землевладельцев к работникам. Во времена Вебера обозначилась внятная тенденция: немецкие работники уходили с восточных земель на запад, пополняя ряды промышленного пролетариата, потому что такого единства интересов больше не было. С востока в Германию шел поток дешевой рабочей силы, люди низкой квалификации, низких жизненных стандартов, по сравнению с немцами, люди совершенно другой культуры. Можно было бы сказать, что Вебер здесь выступает как типичный (с нашей сегодняшней точки зрения) противник трудовой миграции. Но речь идет не о городских гастарбайтерах, не об условных водопроводчиках, таксистах и дворниках, а об отношениях на селе. Автор еще одной биографии Вебера, билефельдский историк Иоахим Радкау (его книга[126] мне не очень нравится, но в данном случае к нему стоит прислушаться) говорит, что у Вебера было такое интимное отношение к немецкой сельской жизни, он считал, что нация, так сказать, укоренена в земле, это не просто экономика. Если так, то в этом отношении он из классиков ближе, конечно, к Тённису, чем к Зиммелю. Его заботит разрушение традиционных связей между хозяевами и работниками, которые не видят никакого смысла для себя заботиться, как прежде, об общем результате хозяйствования и конкурировать со столь же равнодушными, но куда более дешевыми для нанимателя, как он их называет, «поляками» (то есть и собственно поляками, и прочими, кто приходил с востока). Точнее говоря, они и уходят-то потому, что уже не хотят жить, как прежде, и хозяйства в них не так нуждаются, но дело тут не в примитивно понимаемой выгоде. Здесь сложная связь культурных, экономических и социальных факторов. Исследование делалось по заказу «Союза за социальную политику», распространившего анкету для сельских хозяев (Вебер ее не составлял, он имел дело уже с результатами); всего было опрошено несколько тысяч человек, значительная часть анкет попала именно к Веберу. Вебер был, я уже сказал об этом, немецкий националист, государственник, он считал полезным и правильным для страны, чтобы в ней произошла «внутренняя колонизация», чтобы крестьяне были мелкими собственниками, а не поденщиками, которых ничто не держит на старом месте, чтобы земли оставались однородно немецкими, безо всякого «разбавления» культурно чуждыми народами. Он подчеркивал, что дело не в экономической эффективности, но в организации немецкого народа, в стойкости государства. В одном более позднем докладе того же времени, на пятом «Евангелически-социальном конгрессе», он говорит то, что мне бы хотелось дословно процитировать, беря за источник книгу Марианны Вебер: «Я думаю, что нам надо отказаться от мысли создать позитивное чувство счастья посредством какого-либо социального законодательства. Мы хотим другого и можем хотеть только другого: мы хотим хранить и поддерживать то, что представляется нам ценным в человеке, ответственность перед собой, стремление ввысь, к духовным и нравственным благам человечества, его мы будем хранить даже там, где оно предстает перед нами в своей самой примитивной форме. Мы хотим, поскольку это в наших силах, придать внешним условиям не такую форму, чтобы люди себя хорошо чувствовали, но чтобы в бедствиях неизбежной борьбы за существование в них осталось лучшее, те свойства – физические и душевные, – которые мы хотим сохранить в нации»[127].