Элементарная социология. Введение в историю дисциплины

Дюркгейм выдвигает свою концепцию, которая позволяет еще с одной стороны взглянуть на его понятие общества. Дело в том, что, если мы подходим к человеку внешним образом, мы можем отождествить его с телом. Человек – это, в первую очередь, живое тело, а живое желает продолжать жить. Оно хочет хорошего для себя и избегает плохого. Понять, чего хочет живое, мы можем, сталкиваясь с животным. Оно хочет спать – оно спит, оно хочет есть – оно ест. Оно равно своим желаниям. Если человек будет вести себя таким же образом, он также будет животным, но не будет человеком. Он образует общество, а это значит, что он не всегда ест, когда хочет есть, не всегда спит, когда хочет спать, и так далее. Но если человек – это тело, то что заставляет его совершать поступки, идущие вопреки желаниям его тела? Мы скажем – другие люди. Но другой человек не может всякий раз стоять и контролировать. Почему один представляет собой голос общества, а другой нет, откуда вообще берется голос общества? Отчего один человек будет слушаться голоса общества, который обращается к нему через другого человека? На все эти вопросы нельзя ответить. Значит, необходимо предположить нечто иное. А именно, что в человеке должна быть вторая инстанция, не равная его животной определенности. В человеке появляется вторая инстанция помимо тела. Значит, мы опять должны предположить некую психику, душу, то есть работу того, что социолог во всяком случае не имеет права просто так предположить. Но это мы не принимаем, как уже было сказано.

Как Дюркгейм объясняет тогда появление этой второй инстанции? – Через ритуал инициации. Социальное устройство племени таково, что получить полные права можно только пройдя инициацию, а инициация означает надругательство над телами и их желаниями. Дальше следуют ритуалы поддержания того, что уже есть у взрослых членов племени, но оно есть в них за счет ритуала инициации – это инстанция самопринуждения к тому, чего не хочет тело. Тело хочет избежать боли, но ему причиняют боль, метками этого социального воздействия оказываются те уродства, которые сохраняются навсегда. Это следы того, что ты стал членом общества. Тебя будет принуждать общество не извне как вещь, но общество внутри тебя самого, но каким образом? Как устройство твоих привычек, как инстанция, учрежденная внутри твоего тела. Поскольку этому телу мы атрибутируем сознательную, эмоциональную, волевую деятельность, однако же устроенную так, как она могла быть устроена лишь после инициации. Вот как раз в продолжение инициации можно и должно было бы рассматривать ритуалы горевания, например, во время засухи или какой-то другой беды. Почему надо себя дополнительно мучить, когда группе и так нехорошо? – Именно для опознания ее единства, снова говорит Дюркгейм. Когда обстоятельства благоприятные, тогда единство опознается в совместной радости; когда неблагоприятные, от негативных коллективных чувств, от траура группы идет перенос на тело. Так сказать, на своей шкуре ты узнаешь, что группе как единству плохо, оно снова действует как высшая принуждающая сила в полноте своей реальности. Я бы сказал, что тут включаются механизмы, подобные инициирующим ритуалам, то есть это напоминание о том, как приходилось преодолевать аскезой животные желания тела, поддержание этого устройства самопреодоления, встроенного в человека в процессе перехода во взрослость.

Еще раз, суммируем: соединяясь во время празднеств, люди ощущают единство, заражаясь друг от друга радостным возбужденным ощущением силы. Оплакивая умерших, они доказывают для себя, что, несмотря на то, что племя потеряло одного из своих членов, группа продолжает быть единой. Несмотря на потерю, – в этом смысл оплакивания, – мы едины. Ограничения, которые они налагают на себя в тех или иных случаях, запреты и прямые указания на причинение себе страданий, которые попирают непосредственные потребности тела, позволяют подтвердить существование высшей инстанции, присутствие общества внутри каждого из членов группы. И ритуал инициации есть то, посредством чего эта инстанция учреждается. Это грубое представление, но в самых общих чертах это выглядит у Дюркгейма именно таким образом. Вы видите, что инициация и траур по механизму и результату действия попадают у меня в одну категорию, а репрезентация и коммеморация не акцентированы; напоминаю, что Дюркгейм их рассматривает, располагая по-другому в рамках своего изложения, но я постарался вычленить самое устройство его аргумента.