Элементарные частицы

– Может, я слишком строга, – сказала она, – но мне ли не знать этих активисток шестьдесят восьмого на пятом десятке, я сама недалеко от них ушла. Они стареют в одиночестве, их вагины виртуально мертвы. Пообщайся с ними, и минут через пять поймешь, что сами они ничуть не верят в байки о чакрах, кристаллах и световых вибрациях. Они изо всех сил стараются в них поверить, и порой им удается продержаться те два часа, что длится семинар. Они ощущают присутствие Ангела и пробуждение внутреннего цветка у себя в животе; семинар заканчивается, и они снова оказываются в тоскливом одиночестве, старые и страшные. И ну рыдать. Ты не замечал? Тут все то и дело рыдают, особенно после дзен-кружков. По правде говоря, им выбирать не приходится, у них ведь к тому же нет ни гроша в кармане. Почти все они разорились на психоанализе. Мантры и карты Таро – это полный бред, зато дешевле психоанализа.

– И плюс еще дантисты. – туманно заметил Брюно. Он положил голову ей между ног, у него слипались глаза.

Когда стемнело, они опять отправились в джакузи; он сказал, что не хочет сейчас кончать. Вернувшись в трейлер, они занялись любовью.

– Да ладно, – сказала Кристиана, увидев, что он протянул руку за презервативом.

Он вошел в нее и почувствовал, что она счастлива. Все-таки ощущение близости – одно из самых удивительных свойств плотской любви, если она сопровождается хоть толикой взаимной симпатии. С первых же минут переходишь на “ты”, и кажется, что твоя любовница, даже если вы познакомились только вчера, имеет право на определенные признания с твоей стороны, на которые ты не решишься ни с кем другим на свете. То, что в ту ночь Брюно рассказал Кристиане, он никогда никому не рассказывал, даже Мишелю, и уж тем более своему психиатру. Он рассказал ей о своем детстве, о смерти бабушки, об унижениях в интернате для мальчиков. Он говорил о своем отрочестве, о том, как дрочил в поезде, сидя в нескольких метрах от девочек; он рассказал ей о летних каникулах в доме своего отца. Кристиана слушала и гладила его по голове.

Они провели вместе всю неделю, а накануне отъезда Брюно пошли поужинать в рыбный ресторан в Сен-Жорж-де-Дидонне. Вечер был теплым и безветренным, и пламя свечей на их столике едва мерцало. Из ресторана открывался вид на устье Жиронды, вдали виднелся мыс Грав.

– Глядя на лунную дорожку на воде, – сказал Брюно, – я с необыкновенной ясностью осознаю, что у нас нет ничего, абсолютно ничего общего с этим миром.

– Тебе правда надо уезжать?

– Да, я должен провести две недели с сыном. Вообще-то я собирался уехать еще на прошлой неделе, так что теперь уж точно нельзя откладывать. Его мать улетает послезавтра, у нее уже все забронировано.

– Сколько лет твоему сыну?

– Двенадцать.

Кристиана задумалась и отпила глоток мюскаде. Она надела длинное платье, накрасилась и выглядела очень молодо. Сквозь кружевной лиф просвечивала грудь, огоньки свечей плясали в ее глазах.

– По-моему, я немножко влюбилась… – сказала она. Брюно ждал, боясь пошевелиться, в полном оцепенении. – Я живу в Нуайоне, – продолжала она. – С сыном у меня не возникало проблем, пока ему не исполнилось тринадцать. Возможно, он скучал по отцу, не знаю. Да и вообще, нужен ли детям отец? Он-то в сыне точно не нуждался. Поначалу он забирал его время от времени, они ходили в кино или в “Макдоналдс”, но он старался всегда привести его обратно пораньше. Потом он стал появляться все реже и реже, а когда переехал на юг со своей новой девушкой, то и вовсе пропал. Так что я воспитывала сына практически одна и, наверное, слишком многое ему позволяла. Два года назад он взял в привычку уходить по вечерам, тусовался в сомнительных компаниях. Многих это удивляет, но Нуайон – довольно опасный город. У нас много черных и арабов, Национальный фронт на последних выборах набрал 40 %. Я живу в многоквартирном доме на окраине, дверцу моего почтового ящика просто вырвали, я не могу ничего оставить в подвале. Мне часто бывает страшно, иногда поблизости раздаются выстрелы. Вернувшись домой, я запираюсь на все замки и никогда не выхожу на улицу ночью. Случается, сижу в розовом Минителе[24], и все. Сын приходит поздно, а то и вообще не приходит. Я не смею ему ничего сказать, боюсь, что он меня ударит.

– Нуайон далеко от Парижа?

– Ну что ты, – улыбнулась она, – это в Уазе, всего в восьмидесяти километрах… – Она замолчала и снова улыбнулась; ее лицо в эту минуту светилось нежностью и надеждой. – Я любила жизнь, – добавила она. – Я любила жизнь, я была от природы чувственной и ласковой, мне всегда нравилось заниматься любовью. Что-то пошло не так, я не совсем понимаю что, но что-то пошло не так в моей жизни.

Брюно уже сложил палатку, отнес вещи в машину; последнюю ночь он провел в ее трейлере. Утром он попытался войти в нее, но на этот раз потерпел неудачу. Он разволновался, занервничал.

– Кончи на меня, – попросила она. Она размазала сперму по лицу и груди. – Заезжай ко мне, – сказала она, когда он выходил.

Он обещал, что заедет. Была суббота, первое августа.

9