Элементарные частицы

В течение последующих недель он несколько раз забегал к ней. Она так стеснялась своей внешности, что отказывалась раздеваться, но в первый же вечер предложила сделать ему минет под тем предлогом, что не принимает противозачаточные, – о своем теле она не сказала ни слова. “Честно, мне так больше нравится…” Она не вела светскую жизнь и по вечерам сидела дома. Заваривала себе травяной чай, пробовала соблюдать диету, но ничего не помогало. Несколько раз Брюно пытался снять с нее брюки, она съеживалась, молча и грубо отпихивала его. В конце концов он сдавался и вынимал член. Она сосала его быстро, чересчур энергично, и он кончал ей в рот. Иногда они разговаривали об учебе, но недолго, обычно он спешил уйти. Она и правда была ужасно некрасивая, и он вряд ли мог представить себя с ней на улице, в ресторане или в очереди в кинотеатр. Он нажирался до рвоты тунисскими сластями; поднимался к ней, она делала ему минет, он уходил. Ну, так оно и лучше.

В тот вечер, когда умерла Анник, погода стояла очень теплая. Был еще только конец марта, а в воздухе уже чувствовалась весна. В своей любимой кондитерской Брюно купил длинную “сигару” с миндальной начинкой и спустился к Сене. Голос из громкоговорителей на прогулочном кораблике раздавался далеко вокруг, отдаваясь эхом от стен Нотр-Дама. Он дожевал липкий, покрытый медом рулетик и снова ощутил острое отвращение к себе. А что, это идея, подумал он, попробовать прямо здесь, в центре Парижа, среди людей и вещей. Глаза закрыты, пятки вместе, руки скрещены на груди. Медленно, но решительно, в состоянии крайней сосредоточенности он начал считать. На магической цифре шестнадцать открыл глаза и распрямился. Кораблик исчез, набережная опустела. Было все так же тепло.

Перед домом Анник собралась толпа, которую сдерживали двое полицейских. Он подошел. Тело Анник, разбившись о землю, как-то странно искривилось. Сломанные руки, словно два придатка, обхватили голову, вокруг разбитого лица растеклась лужа крови; перед самым ударом она, видимо инстинктивно защищаясь напоследок, закрыла голову руками.

– Прыгнула с восьмого этажа. Смерть была мгновенной… – со странным удовлетворением произнесла женщина рядом с ним. В эту минуту подъехала машина скорой помощи, из нее вышли двое мужчин с носилками. Когда они подняли тело, он увидел раздробленный череп и отвернулся. Машина уехала, завывая сиренами. Так закончилась первая любовь Брюно.

Лето семьдесят шестого можно считать, пожалуй, самым мучительным периодом его жизни: ему недавно исполнилось двадцать лет. Стояла дикая жара, и даже ночь не приносила желанной прохлады; в этом отношении лето семьдесят шестого вошло в историю. Девушки ходили в коротких прозрачных платьях, которые, пропитавшись потом, липли к телу. Он слонялся по улицам целые дни напролет с выпученными от похоти глазами. Вставал по ночам, шел пешком через весь Париж, останавливался на террасах кафе, караулил у входа в дискотеки. Танцевать он не умел. У него был постоянный стояк. Ему казалось, что у него между ног болтается кусок мяса, сочащийся, гниющий, кишащий червями. Он пытался заговаривать с девушками на улице, но ничего кроме оскорблений в ответ не получал. По ночам он смотрел на себя в зеркало. Мокрые от пота волосы спереди уже поредели, под легкой рубашкой угадывались складки живота. Он стал завсегдатаем секс-шопов и пип-шоу, но все зря, они только усугубляли его страдания. Впервые он прибег к услугам проституток.

В 1974–1975 годах в западном обществе произошел едва уловимый, но окончательный поворот, подумал Брюно. Он так и лежал на травянистом склоне у канала, подложив под голову свернутую полотняную куртку. Он сорвал пучок травы, почувствовал ее влажную шероховатость. В те годы, когда он безуспешно пытался приноровиться к жизни, западное общество скатывалось к чему-то совсем мрачному. Летом 1976-го стало очевидно, что все это закончится очень плохо. Физическое насилие, наиболее совершенное проявление индивидуации личности, вновь появится на Западе вслед за вожделением.

10. Джулиан и Олдос

Когда возникает необходимость изменить или обновить фундаментальную доктрину, поколения, которым выпадает жить в эту пору, остаются, как правило, чуждыми, а зачастую и прямо враждебными ей.

Огюст Конт. Призыв к консерваторам