Элементы групповой терапии. Введение в психоаналитическую практику

ностью группового процесса явилось то, что активиза­ция позитивных тенденций, вызывавшая у пациентов доверие, надежду и уверенность, сопровождалась взры­вом деструктивности. Например, стоило Гудрун на двад­цать четвертом сеансе сказать, 4то она уверена в успехе терапии, как Марион заявила, что ей ничего не помо­гает. Несмотря на четырехнедельную разлуку, паци­енты смогли в конце концов собраться вместе, включая Ингеборг. Я заметил, что некоторые из них «держались» друг за друга, например Эрвин и Вилли, Эльфрида и Марион, иначе говоря, сформировали подгруппы, которые были призваны защитить их от возросшей дест­руктивности. Чувства, переполнявшие пациентов, ярко характеризует сновидение Вилли. Ему приснилась корова, которую ведут на бойню. Затем он разглядел, что это теленок, из головы которого торчит рукоять ножа. Марион полагала, что я стараюсь морально унич­тожить пациентов. Кроме того, она сказала, что если бы забеременела, то ни в коем случае не сохранила бы ребенка, потому что, как она выразилась, «людям, кото­рые не могут нормально воспитывать детей, не стоит их иметь». Слова Марион и сновидение Вилли недвусмыс­ленно намекали на состояние пациентов, которые пола­гали, что я не просто бросил их на произвол судьбы, но и злоупотребляю их доверием. Принимая во внимание недавний перерыв в групповой терапии, я интерпрети­ровал состояние пациентов как новую усиленную вари­ацию на тему пережитых в прежние годы лишений и жестокого обращения. Через некоторое время Марион показалось, что она стала объектом политической травли. Она обвинила пациентов и меня в неспособ­ности оказать ей ощутимую поддержку и помощь и с головой погрузилась в политическую деятельность. Приблизительно в это же время Вилли, описывая свои

113

ощущения на сеансе, назвал группу «круглой площад­кой, в центре которой зияет люк, куда можно про­валиться в любую минуту». В ходе терапии пациенты припоминали драматические эпизоды детства — свиде­тельствовавшие о равнодушии приемных родителей, о тяготах жизни без отца или с безвольным отцом, во всем потакающим своенравной матери, чей дурной нрав также объяснялся недостатком материнской любви в детстве, — которые до настоящего времени не подвер­гались психологической переработке. Воспоминания пациентов были по большей части фрагментарными. После тридцать восьмого сеанса Эльке без предупрежде­ния покинула группу. Ингеборг не появлялась в группе с тридцать второго сеанса. Оставшиеся пациенты выгля­дели, словно похоронные агенты. Постепенно пациенты преодолели боль разлуки, освободились от подавлен­ного состояния, и группа вышла на этап конструктив­ного сотрудничества, на котором ее участники попы­тались совместными усилиями решить свои проблемы. У Эрвина завязался новый многообещающий роман; он расстался со своей прежней подругой, переехал на дру­гую квартиру, лучше предыдущей, и добился некото­рых успехов в учебе. Эльфрида блестяще сдала экза­мены. Ганс понял, что работа коммерческого агента — это для него не более чем временный компромисс, под­сказанный обстоятельствами. Он осознал, что эта про­фессия всегда была ему не по душе, и решил приобрести другую специальность. После сорок второго сеанса группу покинул Ульрих, и я, заручившись всеобщим согласием, пригласил новую пациентку — Уллу, двад­цатилетнюю студентку, страдавшую расстройством речи и жаловавшуюся на плохую успеваемость, а также на ревнивого приятеля. Она выросла в деревне, в многодет­ной семье и была вторым ребенком из восьми. На своем

114

первом сеансе она ограничилась наблюдением и мол­чала. На следующем сеансе она сказала: «Я заметила, что здесь никто никого не хочет слушать. Такое впечат­ление, словно всех занимает лишь то, что происходит вне группы. Говорят все больше о политике, а не о чув­ствах. На слова господина Куттера никто не обращает внимание, а если кто-то их замечает, то все равно истол­ковывает неверно». Образно говоря, Улла предложила группе взглянуть в зеркало. Увиденное смутило паци­ентов, и они смолкли. Позднее Эрвин согласился с ее мнением. К сорок пятому сеансу группу покинули Ингеборга, Эльке и Ульрих, и я пригласил еще одну новую пациентку, Монику, двадцатишестилетнюю студентку, занимавшуюся искусствоведением. Моника была не­обыкновенно привлекательной и обаятельной девушкой из благовоспитанной буржуазной семьи и неплохо раз­биралась в психологии. Она не раз проходила курс пси­хоаналитической терапии и беседовала со многими пси­хотерапевтами. Она начала с того, что рассказала о своем сновидении. Ей приснилось, что группа убегает, преследуемая друзьями пациентов, и она должна сооб­щить обо всем психоаналитику, который не замечает грозящей опасности. В заключительной сцене сновиде­ния она лежала на столе, пронзенная ножом.