Анализ поэтапного развития терапевтического процесса в группе III в рамках слойной модели показывает, что структура данной группы соответствует второй и третьей прослойке второго слоя. Пациенты страдали не только нарцистическими расстройствами, но и так называемым пограничным синдромом, обусловленным пограничной структурой личности1
. В результате регрессии участники группы, в частности, Ингеборг, жаловавшаяся на обжорство, возвратились на оральную стадию психосексуального развития, потеряли способность контролировать свои чувства и принялись проецировать на группу расщепленные, деструктивные импульсы, не подвергшиеся психологической переработке. Бессознательно пациенты использовали друг друга. Уровень эмпатии в группе был крайне низким, о чем свидетельствовала хотя бы та бесцеремонность, с которой обсуждались сексуальные проблемы. Подверженность влечениям указывала на118
ослабление потенциала это, что доказывали некоторые признания пациентов. Например, Ирмгард жаловался на беспомощность, Вилли сообщил о сновидении, в котором фигурировали тяжелые рюкзаки. Пациентов пугали внезапные бессознательные импульсы и ощущение зависимости, подавлявшей их волю. Достаточно вспомнить сновидение Эльке о мухе, которая ползает по женским гениталиям и старается высосать содержимое матки. Однако долгое время участники группы были не в состоянии освободиться от влияния психоаналитика и некоторых пациентов, олицетворявших собой авторитаризм. Вместе с тем группа казалась пациентам глубоким колодцем, в который можно соскользнуть, а руководитель представлялся слабовольным, безответственным и ненадежным человеком, вызывающим разочарование. Подобное отношение к психоаналитику было вполне закономерным, поскольку длительный, растянувшийся на несколько недель перерыв в терапии на первом году лечения был тяжелым переживанием для пациентов, ощутивших свою уязвимость и одиночество. Неуверенные в себе пациенты использовали друг друга в качестве инструментов для самоутверждения, поэтому многие покинули группу, спасаясь от унижений. Отнюдь не случайно состояние пациентов, покинувших группу, атмосфера в которой была столь напряженной, стабилизировалось. Ульрих снял новую квартиру, Ганс поступил в институт, Гудрун решила пройти курс индивидуального психоанализа, Эльке успешно работала, у нее появился новый друг, который понимал ее намного лучше, чем бывший муж. Марион освободилась от влияния политической организации и стала уделять больше времени учебе. Однако необходимо подчеркнуть, что пациенты смогли добиться некоторых успехов только потому, что все плохое «осталось» в группе. В связи с этим оставшиеся в группе пациенты практически потеряли возможность преодолеть
119
деструктивные импульсы или перевести их в конструктивное русло. Хорошим отношениям угрожал агрессивный настрой пациентов. В данном контексте не лишним будет вспомнить о рассказе Вилли о женщинах, которым угрожали солдаты, сами находившиеся на волосок от гибели, поскольку мальчик чуть было не расстрелял их из автомата. Доверительные отношения рано или поздно оборачивались крайним недоверием. Пациенты даже подозревали, что в помещении установлены подслушивающие устройства, что среди них есть шпион, что их могут в любой момент подвергнуть обыску. Всякий раз, когда возникало ощущение, что в группе начинают преобладать положительные тенденции, происходили события, которые подчеркивали иллюзорность подобных надежд. Зачастую в такой роли выступали сновидения, пронизанные экзистентным страхом, например: корова с ножом в голове, кошка с перерезанным горлом, нож в теле девушки. Марион подозревала, что за ней следят, и обвиняла меня в бездействии. Надо заметить, что исследованием природы подобных архаичных деструктивных сил психоанализ обязан в первую очередь Мелани Клейн2
, о значительном влиянии которой на современную психологию свидетельствуют недавние работы Отто Ф. Кернберга3. Общая тенденция к разрушению формулируется в виде зависти к психоаналитику, обладающему материальными благами, знаниями, властью. Данные чувства подобны зависти младенца, который кричит в тщетной надежде привлечь к себе внимание матери. В этом контексте важное значение приобретает сновидение о женской груди, к которой присосался гигантский рот. Однако несмотря на торжество разрушительных сил и на доминирующую роль примитивных защитных механизмов, связанных с расщеплением личности на амбивалентные элементы, которые представлялись пациентам либо эксплуатирующи-120
ми, например, муха на гениталиях, либо эксплуатируемыми, например, грудь, терзаемая гигантским ртом, некоторым участникам групповой терапии удалось осознать однобокость подобных представлений и понять, что не все в мире согласуется со словами Мефистофеля:
«Я отрицаю все — и в этом суть моя.
Затем, что лишь на то, чтоб с громом провалиться,
Годна вся эта дрянь, что на земле живет.
Не лучше ль было б им уж вовсе не родиться». *