Елена Феррари

Странностей для современного читателя в письме много. Прежде всего, оформление в виде ответа на запрос о политической обстановке. Но любой вопрос заграничного резидента о состоянии дел в Москве при желании можно было воспринять именно так — как повод, чтобы поделиться более чем важными новостями. Личное обращение Урицкого тоже не должно ввести в заблуждение — оно напоминает вписанные от руки в типографский бланк имя и отчество приглашенного на какое-нибудь светское мероприятие: текст един для всех, но иллюзия избранности сохраняется. Основная часть письма — типичный пример самой что ни на есть официозной политинформации с вдохновенным призывом в финале к взаимному шпионству и доносительству — на работе и в быту, везде.

Насколько эти заклинания и, соответственно, реакция на них были формальны? В какой степени все это действительно мотивировало советских людей, в том числе советских разведчиков? Человек везде и всегда всего лишь человек. Вот и персонажи нашей истории тоже были самыми обыкновенными представителями цивилизации на очередном из труднейших этапов ее существования. Каждый видел и читал в подобном письме именно то, что хотел. Каждый «колебался вместе с генеральной линией» сам — ровно настолько, насколько считал это нужным и правильным, прислушиваясь к голосу совести или к своей внутренней пустоте.

Сообщение на имя Зорге было отправлено 31 августа 1936 года — через две недели после расстрела «шестнадцати». По данным Владимира Лоты, аналогичная бумага в адрес Феррари ушла на месяц раньше, еще до начала процесса, что чрезвычайно странно. Но возможно, имеет место простая опечатка и Елена Константиновна отвечала Урицкому не 9 августа, а 9 сентября — тогда все встает на свои места.

«Дорогой Семен Петрович!

Прежде всего, спасибо за письмо с информацией о троцкистских бандитах, которое, согласно указанию, возвращаю (курсив мой. — А. К.).

Мы здесь с не меньшим возмущением следили за судом и, если могли бы, то отсюда присоединили бы свои голоса к резолюции рабочих, требующих физического уничтожения предателей и шпионов. Как Вы пишите, в ответ на это мы должны удвоить бдительность и нашу организацию держать в чистоте не только от явных врагов, но и от оппортунистов, лодырей и очковтирателей-карьеристов, которые в нашем деле могут принести больше вреда, чем явный враг»[343].

Фраза «…если могли бы, то отсюда присоединили бы свои голоса к резолюции рабочих, требующих физического уничтожения…» выглядит плохо, звучит отвратительно, но это примета времени, эпохи, и опять же, это только фраза. Тогда такие словесные конструкции писали и произносили автоматически. Понятно, что каждый должен был так или иначе поддержать, присоединиться, осудить. Не каждый смог не на словах, а на деле добавить свою охапку хвороста в разгорающийся костер. Но в близком окружении Елены Феррари такой человек нашелся. Агентесса под псевдонимом «Шарлотта», судя по ее реакции, получила такое же письмо от Урицкого и в сентябре ответила пространным доносом: