Елена Феррари

Он пришел и спрятал письмо, мой томительный сосед. Сутулясь, сел он за стол и раскрыл альбом города Рима. Пышная книга с золотым обрезом стояла перед его оливковым невыразительным лицом. Над круглой его спиной блестели зубчатые развалины Капитолия и арена цирка, освещенная закатом. Снимок королевской семьи был заложен тут же, между большими глянцевитыми листами. На клочке бумаги, вырванном из календаря, был изображен приветливый тщедушный король Виктор-Эммануил со своей черноволосой женой, с наследным принцем Умберто и целым выводком принцесс».

Получается, и этот парень из Первой конной — «тоскующий убийца» Сидоров страдал зарубежной «грустью»? И не испанской, а именно итальянской? И он тоже был анархистом, имел отношение к батьке Махно и Волину-Эйхенбауму (теперь наоборот: не путать с «нашим» Волей-Ревзиным), был ранен, «сунулся в Кремль с планом настоящей работы», был отвергнут и теперь умоляет «невесту, которая никогда не станет женой» посодействовать в отправке в Италию для убийства короля. Если убрать художественный вымысел, которого тут, понятное дело, немало (в сохранившихся фрагментах дневника Бабеля, из которого он почерпнул немало деталей сюжета книги, ничего похожего нет), местами «Солнце Италии» загадочным образом напоминает историю с незарегистрированным мужем Люси Ревзиной — Жоржем Голубовским с его метаниями из-под черных знамен под красные, поездкой в Москву, визитом с каким-то планом тайных действий к влиятельному члену Польской компартии и прочими странно совпадающими деталями. Но ведь Георгий Голубовский был приговорен к высшей мере наказания? Был. И, как мы помним, ему невероятно повезло — расстрел был заменен на заключение в концлагерь. Но и этого не случилось. Известно (без подробностей), что позже, через полгода после ареста, то есть к лету 1920 года, Георгий Григорьевич был амнистирован, направлен то ли на фронт, то ли за его линию, но в любом случае в Красную армию[138].

Вне зависимости от того, был или нет у героя Бабеля реальный прототип, испытывающий острое желание помочь «итальянским товарищам» в борьбе с нарождающимся фашистским движением и просящий о содействии «невесту-жену», Елена Константиновна Феррари в тот период была очень занята.

Как мы помним из официальной версии, весь 1920 год она провела в Москве, обучаясь на курсах разведки, что противоречит некоторым документам[139]. Возможно, такое разночтение связано с тем, что личное дело было заведено на Голубеву Ольгу Федоровну как на агента Региструпра Феррари Елену Константиновну (она же «Голубковская») только 12 января следующего, 1921 года[140]. Подобных случаев в бюрократической части истории советских спецслужб великое множество: агенты, завербованные в войсках, за линией фронта, на территории, оккупированной интервентами, могли сотрудничать с разведкой много месяцев, пока очередной начальник в ходе очередной реорганизации не ставил задачу привести в порядок документы и оформить личные дела на сотрудников и агентуру установленным образом^{10}. Грандиозные перемены в структуре Региструпра были задуманы и успешно осуществлены его новым шефом — Я. Д. Ленцманом как раз зимой 1920/21 года — в описываемый период. Реформа завершилась в апреле 1921-го созданием Разведывательного управления Штаба РККА (и увольнением Ленцмана), а приведение в порядок штата организации датировано именно январем 1921 года, после чего началась работа над очередным изменением штата — теперь уже Разведупра[141].

Благодаря некоторому упорядочению работы Центра на рубеже 1920–1921 годов до нас и дошли некоторые документы турецкой командировки семьи Ревзиных — Голубовских. Так, по итогам работы во втором полугодии 1920 года Особая группа тогда еще Региструпра представила в Москву обширный доклад, вскрывающий истинное отношение турецких союзников к Советской Республике и имеющий целью фактически раскрыть глаза Кремлю как на истинное положение дел в Анатолии, так и — для соответствующих ведомств — на положение и поведение их резидентов и агентов в этой стране:

«Пресса. Турецкая пресса не представляет ничего жизненного, могущего оказывать давление на общество. По существу ее можно разделить на три категории: официоз и газеты, издаваемые партией националистов, орган коммунистической фракции при ангорском правительстве и еще либеральное течение, называющее себя большевистским, притесняемое правительством, питающееся перепечатками из социалистических брошюр и статьями местных коммунистов, никогда не читавших коммунистической программы…