Елена Прекрасная

До съемок Елена считала, что ей будет не просто играть те сцены с Модильяни, которые она прожила то ли во сне, то ли наяву (кто их знает?), и затем еще раз при написании сценария. Похоже, что дается с потом и кровью, описать можно только кровью! К тому же предстояло исполнить роль не просто одной из пассий художника, а единственную, к тому же Музу!..

На деле всё оказалось гораздо легче. Но одновременно и сложнее. Алексей был не Моди, и она с ним была не она, а словно кто-то чужой, квартирант, занимавший уголок ее души, кого, похоже, вовсе не коснулись ее реальные метания. Прекрасно видевшая это тетушка подсказала племяннице:

– У тебя, дорогуша, ничего не получится с ролью, если не влюбишься в Алексея, как в настоящего Модильяни. Я вовсе не призываю тебя прыгать к нему в кровать. Без искренних чувств выйдет белиберда! Без них надо быть или гениальной актрисой или гениальной притворщицей…

– Тетушка, а это не одно и то же? – спросила Елена, но та пропустила вопрос мимо ушей, зацепившись лишь за «гениальных актрис»:

– Ну, гениальных актрис, не считая меня, нет. А тебе в помощь – кто нужен?

– Бог в помощь!

– Не возражаю. А тебе в помощь, если кто и нужен, так это настоящий Модильяни, – сказала задумчиво Кольгрима. – Что ж, рассмотрим, сударыня, вашу заявку и подумаем, как вам помочь. Только не вздумай смыться куда-нибудь. Держи себя в руках! Не девочка уже, в конце концов!

Предстояло снять важную сцену в «Ротонде», ключевую для образа Модильяни, когда художник тщетно пытается изобразить то, что ему привиделось то ли во снах, то ли в бреду, то ль наяву. А может, и всегда было перед его мысленным взором. Не исключено, что искусник просто пребывал в наваждении и лихорадочном возбуждении – и не было никакой Музы, а точила его одна лишь тоска по иной жизни. В такие моменты у Моди ничего не получалось, и он с возраставшим раздражением отбрасывал, мял, рвал рисунки. И так тяжко было ему, точно бесы истязали его душу.

Кольгрима и Елена подсказали Алексею (он еще был и художником картины), как выглядела «Ротонда» в начале прошлого века. Когда выстроили декорации, девушка, увидев их в первый раз, почувствовала тоску, но обычная суета заглушила ее.

Алексея принарядили в желтую куртку Модильяни, препоясали красным кушаком, принесенными специально для этой сцены Еленой, и он стал и впрямь (как и обещала проницательная тетушка) точь-в-точь Моди. Тем не менее молодой человек, преображенный стилистами в Амедео, не стал для девушки потрясением, каким стало кафе.

Алексей сел за угловой столик, вынул чистый лист бумаги (разумеется, не раритетной) из синей папки, взял в руки карандаш – но карандаш тот, которым рисовал Модильяни, и воспроизвел один из его рисунков.

– Нет, Леш, не так! – Елена показала, как надо вести линию. – Для него карандаш был как для хирурга скальпель! Он так резал лист, словно спасал чью-то жизнь! «А может, губил?» – мелькнула у нее мысль.

Алексей отбросил неудачный рисунок, взял другой лист, провел линию, но Елене не понравилось и на этот раз.

– Смотри, показываю! – сказала она. – Это важно: руки у него дрожали от нетерпения, а линия вел – ровней не проведешь! И лист отбрасывал вот так, с отвращением, но не явным!

Режиссер, не вмешиваясь в репетицию, одобряюще кивнул Елене и отошел в сторону к Кольгриме.

– Не по дням растет Лена, а по часам, можно скоро ее и ассистентом провести, а там и еще кем-нибудь, – сказал он тетушке, и, понаблюдав какое-то время за шлифовкой сцены, обратился ко всем присутствующим. – Ну что, ребята, снимаем!

Лена попыталась возразить, но наставник оборвал ее:

– Совершенства одними повторами не достичь! Достаточно!

В этот момент на площадке рядом с Кольгримой возник еще один персонаж, облаченный, как Алексей, в желтую, как лимон, куртку и перехваченный красным льняным кушаком. Откуда он взялся, было неясно. Режиссер махнул ему рукой и приложил палец ко рту, но тот и так молча озирался по сторонам, не выказывая особого удивления, и, похоже, не обратил на мэтра внимания.

После команды «Мотор!» на площадке наступила тишина. Алексей стал прилежно исполнять свою роль. Когда рядом с ним появилась Елена и замерла на фоне стены, задрапированной тканью небесного цвета, пришелец вздрогнул и направился к столику Алексея. Режиссер указал помощнику, чтобы тот остановил непрошеного гостя, но Модильяни (конечно же, это был он!) раздраженно отмахнулся от служителя кинематографического культа, плюхнулся на стул рядом с Алексеем, вырвал у него лист и карандаш и стал стремительно наносить на бумагу контур небесной красавицы. Раз лишь бросив взгляд на модель, он рисовал, больше не глядя на нее. Оператор посмотрел на режиссера. Наставник махнул Алексею, чтоб тот вышел из кадра, а оператору кивнул, чтоб снимал.