Два молодых воина, которые вели наблюдение возле гробниц Сигия и Эситес, выступили вперед.
– Мы думаем, господин, что кораблей больше пяти сотен, но меньше тысячи. Допустим, что их семьсот пятьдесят.
Услышав это, Приам возопил и схватился руками за голову:
– Семьсот пятьдесят! Даже если их всего пятьсот и в каждом корабле всего пятьдесят человек, и то набирается двадцать пять тысяч! А если оправдаются наихудшие опасения и кораблей окажется тысяча, по сто человек на каждом, то получается стотысячное войско!
– Да, господин, – кивнул наблюдатель.
Приам медленно опустил руки и поднял голову.
– Хорошо. Как будет, так будет. Каковы, по вашему мнению, – я спрашиваю всех – должны быть наши ближайшие действия?
– Это же очевидно! – взял слово Антимах. – Атаковать их с берега, когда они попытаются высадиться. Захватить, когда они наиболее уязвимы. Сколько подготовленных воинов мы сможем выставить?
– Около семи тысяч, – ответил Гектор. – Если считать самых отборных.
– Значит, они по численности превосходят нас, самое малое, в пять раз? – вскричал Антенор.
– Если учесть союзников, то скоро наши силы уравняются, – успокоил его Гектор. – Я приведу их!
– Конечно, – согласился, кивая головой, Приам. – А Деифоб и Эней поведут запасные отряды.
– А я? – не утерпел Парис.
– В этой операции нам не нужны лучники, – отрезал Деифоб. – Оставайся, охраняй стены.
Полумрак скрыл выражение самодовольства на его лице, но в голосе оно прекрасно чувствовалось.
– А как же я? – воскликнул Троил.
– Ты будешь находиться в городе, причем подальше от стен, – ответил Приам. – Вместе с младшими, Полидором и Политом.
– А я? – спросил Гикетаон. – Моя рука обгорела, но сейчас на ней наросла новая кожа, и она готова к бою, как всегда.
– Зато ты сам не готов, – резко произнес Приам.
– Я могу по-прежнему колоть и разить не хуже лучшего из них!
– Но ты не можешь бегать. Ты ковыляешь, как хромой осел.
– Кто тебе сказал? Это ложь!
– Я сам видел. – Лицо Приама смягчилось. – Мы с тобой ровесники, и наши лучшие деньки позади.
Лампий посмотрел на меня:
– Вот она. Ее красота пугает, как красота бессмертных богов. И все же, при всей ее красоте, для Трои было бы лучше, если бы мы никогда не видели ее!
– Что сделано, то сделано, Лампий. Обратной дороги нет, – сказал Приам. – Такова воля богов.
Как быстро они смирились. В отличие от греков, которые склоняют голову перед судьбой только в том случае, если попытка переломить ее не увенчалась успехом.
– Как только рассветет, отправляемся на берег! – воскликнул Гектор. – Всю ночь будем готовить оружие.
Мощный гул одобрения заполнил зал, как густой дым.
Мы вернулись к себе во дворец и остались вдвоем. Парис стоял спиной ко мне и глядел в ночное море.
– Их не видно, но мы знаем, что они там. Это знание меняет все, – проговорил он.
Я повернула его лицом к себе:
– Больше всего на свете я боялась, что этот день наступит.
– Ты говорила, что боишься, но боялась ли ты на самом деле?
– О да, Парис, да. Помнишь водопад на острове Цитера? Такой высокий, что сверху почти не было слышно плеска воды внизу? Мы стояли наверху, у меня было такое чувство, будто мы прыгнули, взявшись за руки, и никак не можем достичь дна. О Парис, я так боюсь, что Троя пострадает, и по нашей вине.
– Тогда сбудется пророчество, что из-за меня Троя погибнет. Значит, уж если боги оставили меня в живых, гибель Трои неизбежна. Следовательно, нам не следует казнить себя.
– Ты так легко к этому относишься?
– Нет, не легко. Но и взваливать на себя все бремя ответственности не хочу.
– Я просто задыхаюсь в атмосфере предзнаменований и пророчеств. Когда мы вместе бежали сюда, мы думали, что разрываем паутину и нас ждет свобода. Оказалось, паутину не разорвать: она прочнее, чем я думала.
– Борьба… Настоящая борьба еще впереди. Я разозлился сегодня, когда меня не взяли вместе с братьями участвовать в береговой атаке. «Оставайся, охраняй стены!»
– Это же сказал не царь, а Деифоб.
Злой, коварный Деифоб.
– Но царь не возразил ему и не сделал замечания.
– А может…
– Я буду сражаться лучше, чем обычно. Я закажу себе новые доспехи. Ни отец, ни братья не удержат меня!
– А может, обойдется одним сражением. Может, они устроят грекам такую встряску, что они поднимут свои якоря и уберутся прочь.
– Менелай – человек упрямый, – ответил Парис. – Одной стычки будет мало, чтобы заставить его уйти.
Никто не спал в ту ночь. И прежде чем показался на востоке слабый свет зари, Парис взял свой лук, колчан со стрелами и выскользнул из комнаты. Он думал, что я сплю. Но я притворялась, чтобы избавить его от необходимости уверять меня, мол, все будет хорошо. Как только он вышел, я вскочила с постели, набросила первую попавшуюся одежду; сердце колотилось, руки тряслись. Мне пришлось сцепить ладони, чтобы унять эту дрожь.