Элеонора Дузе умирает в Питтсбурге / Eleonora Duse Dies in Pittsburgh

ДУЗЕ. Мне без разницы, что они делают. Я – Элеонора Дузе, и я должна выступать, даже в Чистилище.

ДЕЗИРИ. Ты – старая, больная итальянка, тощая, как стервятник, и ты должна съесть суп. И чтобы он исчез до моего возвращения, до последней капли. А не то я очень на тебя рассержусь.

ДУЗЕ. Да, хорошо, просто уйди. НЕ хочу, чтобы ты смотрела на меня черным глазом, когда я буду есть твой паршивый суп.

ДЕЗИРИ. Это прекрасный суп. Хорошая курица умерла ради этого супа. Курица с семьей. Уважай мой суп. Я собрала всю волю в кулак, чтобы выйти из гостиницы и купить тебе свежие овощи. Съешь суп и немного отдохни.

ДУЗЕ. Просто уйди и оставь меня в покое. А еще берегись этих пиратов с палками.

ДЕЗИРИ. Я подготовилась к встрече с ними. Когда иду за покупками, беру с собой мясницкий тесак, чтобы защитить им свою честь.

ДУЗЕ. Сомневаюсь, что он тебе понадобится.

ДЕЗИРИ. Что ты сказала?

ДУЗЕ. Ничего. Уйди, просто уйди.

ДЕЗИРИ. Америка – дикая страна. В Кливленде индейцы. В Чикаго – медведи[2]. Здесь – пираты. Ужасная страна для театра. (Уходит в темноту).

ДУЗЕ. Не хочу я этот суп. Я должна встать и двигаться. Не могу оставаться в кровати, а не то мои ноги пустят корни, которые прорастут сквозь пружины. (Ставит поднос на прикроватный столик, с трудом вылезает из кровати). Ходить, ходить, ходить. Вокруг тутового дерева, вокруг квартала. Дождь льет мне на голову. Стена закрытых дверей приветствует меня, все заперты, кроме одной, и ее я не могу найти. Я бреду вокруг квартала, стучусь в двери, одну за другой, но никто не отвечает, никто не впускает меня. Я – актриса. Моя жизнь была такой всегда. Запертые двери – моя судьба. Льет ледяной дождь. Мои волосы смерзаются. Где у этих глупых мужланов дверь на сцену? Или они рассчитывают, что я вскарабкаюсь по стене, как обезьяна? Я в пьесе которая называется «Ла Порта Кьюза (La Porta Chiusa)». «Запертая дверь». Не люблю я совпадения. Они очень напоминают мне тяжелую руку драматурга, жестко контролирующего свои пьесы. И, раз речь зашла о драматургах, что это за запах? Господи! Я везде узнаю этот дешевый одеколон.

Д’АННУНЦИО (из темноты). О, моя любимая, моя радость, моя жизнь, где ты?

ДУЗЕ. Боже, он меня нашел. Явился, чтобы мучить меня в моем бреду, этот усатый, напыщенный сукин сын. Он разбил мое сердце на тысячу осколков. В них отражается мое морщинистое, усталое лицо, как в разбитых зеркалах.

Д’АННУНЦИО. О, мой драгоценный цветок, где ты?

ДУЗЕ. Как это похоже на театр: долгое, со взлетами и падениями путешествие по лабиринту зеркал к тому месту, где с тебя снимают панталоны.

Д’АННУНЦИО. Сладенькая? Маленькая? Сахарные сосочки? Выходи, выходи, выходи, где ты прячешься? Это же я, твой герой, твой рыцарь.

ДУЗЕ. И что ты делаешь, шныряя в темноте, как мышь – за ночным горшком? Выходи в свет. Ты пахнешь, как французский бордель.

Д’АННУНЦИО (появляется из темноты в глубине сцены, из-за шкафом, усатый денди, дамский угодник, теперь уже миновавший свой пик, но по-прежнему обаятельный). О, моя любимая. Моя обожаемая. Мой розовый бутончик.

ДУЗЕ. Пойди и нассы на себя.

Д’АННУНЦИО. Надеюсь, любовь моя, ты уже не злишься на меня.

ДУЗЕ. Не собираюсь я расточать свою злость на надушенный мешок с овечьим дерьмом, вроде тебя.

Д’АННУНЦИО. Я чувствую в твоем тоне едва заметный привкус горечи, любовь моя. Не пытайся этого отрицать. Женщин я знаю, как скаковых лошадей.

ДУЗЕ. Потому что спал и с теми, и с другими.

Д’АННУНЦИО. Ты жестока ко мне, моя маленькая вишенка, а я так сильно тебя любил, и ты это знаешь.

ДУЗЕ. Ты сильно любил себя. А до меня мы изредка нисходил, между скаковыми лошадьми и овцами.

Д’АННУНЦИО. Это совсем тебе не к лицу, знаешь ли. Такая очаровательная женщина, как ты не должна быть столь озлобленной, столь жестокой. От этого в твоем лице начинает проступать страдающая запором горгулья.

ДУЗЕ. Твои медовые разглагольствования на этот раз не сработают, д’Аннунцио. Да и что ты делаешь в Питтсбурге?

Д’АННУНЦИО. Ты сердишься, дорогая моя? Разве ты можешь сомневаться в моей любви к тебе? Да ради того, чтобы поцеловать маленькие пальчики на ногах моей любимой, я готов помчаться на край света. И, похоже, здесь тот самый край. Вечно гоняться за тобой – моя судьба, моя мука и мой экстаз.

ДУЗЕ. Только если больше тебе не с кем прелюбодействовать.

Д’АННУНЦИО. Ты гневаешься на меня, а ведь в прошлом ты не позволяла мне сомневаться в том, что мои чувства к тебе не остаются безответными.

ДУЗЕ. В прошлом я была молодой и глупой. Теперь я мудрая, больная и в Питтсбурге, и я хочу, чтобы ты ушел.

Д’АННУНЦИО. Ох, пожалей меня, мой маленький цветок. Ты знаешь, нет у меня выбора, кроме как заняться с тобой любовью.

ДУЗЕ. Или, если меня вызовут на пять минут, с тем, на что ты успеешь взгромоздиться, включая и магазинные манекены.