Элеонора Дузе умирает в Питтсбурге / Eleonora Duse Dies in Pittsburgh

Д’АННУНЦИО. Был только один такой инцидент, но она была такая красивая, пусть немного и зажатая. На моем жизненном этапе, дорогая, у мужчины нет никакой возможности изменять своим привычкам, особенно дурным, потому что они приносят максимальное удовольствие. Но тебе меня не обмануть, моя маленькая голубка. Я знаю, что ты меня по-прежнему любишь.

ДУЗЕ. Нет, любовь я переросла. Что у меня осталось, так это моя работа. Любить тебя все равно, что ночь за ночью оказываться распятой на кресте. Очень похоже на игру на сцене, но без аплодисментов. Так что теперь я прилагаю все силы, чтобы не оставить в себе ничего личного, превратиться в пустой сосуд для моего творчества.

Д’АННУНЦИО (берет ее руки в свои, заглядывает в глаза). В пустой сосуд – да, но не для искусства… Чтобы я наполнил его любовью. Моя несравненная, твои руки холодны, как лед. Ты должна немедленно вернуться в постель.

ДУЗЕ (позволяет ему помочь лечь в постель). Да. Я без сил. Мне нужно отдохнуть перед спектаклем.

Д’АННУНЦИО. Совершенно верно, дорогая моя. Отдыхай. А я лишь прилягу рядом с тобой, чтобы помочь тебе согреться. (Приподнимает одеяло, чтобы забраться под него).

ДУЗЕ (бьет его подушкой). Поди прочь, похотливый хряк.

Д’АННУНЦИО. Да, хряк, если хочешь, но не просто хряк. Я жажду твоей любви. Твои соски для меня – драгоценные трюфели. Я – обожающий тебя хряк.

ДУЗЕ (хватает перьевую ручку с прикроватного столика). Уйди от меня, а не то я воткну эту ручку в твой лиловый нос.

Д’АННУНЦИО. Перестань, любовь моя. Зачем откладывать неизбежное? Ты знаешь, что совокупление позволит тебе расслабиться.

ДУЗЕ. Я отказалась от совокуплений.

Д’АННУНЦИО. Мы также знаем, что отказ от чего-либо тебе не свойственен.

ДУЗЕ. Это правда. Я по природе эгоистична, безжалостна и предрасположена к насилию.

Д’АННУНЦИО. Да, и дьявол всегда прятался в твоих панталонах. Нет, подожди, это был я.

ДУЗЕ. Да. Я верю, что ты – дьявол.

Д’АННУНЦИО. Нет, я не дьявол. А может, он самый. Я – дьявол? Нет, я не дьявол. Я всего лишь величайший итальянский драматург, величайший писатель и величайший поэт, если не считать Данте, и я не считаю Данте, потому что, ты знаешь, он был ужасным человеком, который сам не знал покоя, а его лицом пугали детей. Но я не дьявол. Некоторые называли меня литературным богом, но я слишком скромен, чтобы примерять к себе такое сравнение.

ДУЗЕ. Ты большущий, мерзкий вонючий кусок прелюбодействующего гипертрофированного самолюбия.

Д’АННУНЦИО. А ты, дорогая моя, слишком часто и надолго затеряна в туманности Мистического неведения. (Видит тарелку с супом). Ах, суп. (Начинает есть).

ДУЗЕ. Уйдешь ты, наконец, и позволишь мне умереть?

Д’АННУНЦИО. Ты не можешь умереть, любовь моя. Ты бессмертна. Прошлым вечером ты играла бесподобно.

ДУЗЕ. Прошлый вечер я провела в постели.

Д’АННУНЦИО. Да, и это было выдающееся выступление.

ДУЗЕ. Это была не я.

Д’АННУНЦИО (садится рядом с ней на кровать и ест суп). Тогда кто-то, почти не уступающая тебе в мастерстве. Ох-х-х. Этот суп божественный.

ДУЗЕ. На выдающееся выступление кто-то не способен. Так выступить можешь только ты. Я так устала, что больше не могу говорить. Ты знаешь, я на сцене с четырех лет. Мои родители были актерами. Собираем вещи. Мы переезжаем. Это все, что я слышала в детстве. И наверное, эти слова я услышу последними в своей жизни.

Д’АННУНЦИО. Что ж, какими-то они должны быть. Крекеры у тебя есть?

ДУЗЕ. Мой дед был великим актером. Отец – ужасным, думаю, потому что театр он ненавидел. И да, столько исступления, суматохи и боли и ради чего? Имеет ли теперь значение, кто получал больше всех, и что написал рецензент, и заснула женщина в первом ряду во время любовной сцены, или ушла из зала, или умерла? Все это было так давно, и актеры растаяли, как туман. Сколько мне лет?

Д’АННУНЦИО. Ты старше меня. (Замечает еду на столе на авансцене). Это же надо. Фрукты! (Идет к столу). И салями. У тебя есть салями. О-о-о-о!

ДУЗЕ. Я не старше тебя. Или старше? Я так не думаю. Давай поглядим. Я родилась третьего октября тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года, то есть мне шестьдесят пять лет. Мне шестьдесят пять дет.

Д’АННУНЦИО (делает себе сэндвич с салями). И все же, что удивительно, меня влечет к тебе. Такого молодого мужчину, как я. У тебя есть сыр проволоне? Ага, вот же он. Это восхитительно.

ДУЗЕ. Бедные актеры. Постоянные переезды из города в город. Странствующие в лабиринте. К чему-то стремящиеся. Теряющие путь. Я родилась в поезде по пути в Милан. В семь лет была суфлером, в четырнадцать сыграла Джульетту в Вероне. Наша труппа была такая бедная и все казалось так безнадежно. Большинство актеров умерли к тому времени, когда мне исполнилось двадцать лет, и я осталась одна.