Ележивика (СИ)

Колычев шёл на работу, подсвечивая себе фонариком. Заря только-только занялась.

Ему как-то сразу не понравилось то, что он обнаружил, едва выйдя за калитку: по свежевыпавшему снежку тянулись следы саночных полозьев, а между ними - две довольно толстые дорожки, прочерченные чем-то, что, по-видимому, свешивалось с этих санок. Следы того, кто вёз, направлялись куда и Колычев - из села.

Когда всё это не свернуло ни в один из дворов, стало совсем досадно. Дорога вела прямёхонько к ветхому зданьицу аэропорта. Что и кому там делать? "Аннушки" не летают два года как, осталась только вертолётная площадка, ничего регулярного, одно только экстренно-запасное. Если же какая-нибудь взбалмошная бабулька решила бы, что экстренное - это буквально сию секунду, так она бы в такую рань не к аэровокзалу побежала, а к Колычеву, его начальнику.

В общем, ничего хорошего странные следы не сулили и, как всякое странное, были очень не вовремя. Сегодня, кроме всего, предстояло ещё и со снежком повозиться, и всё в две собственные руки, нет других сотрудников в аэропорту. Не сегодня-завтра и аэропорта не будет, переведут в посадочную площадку, так пригрозил начавиаотряда, сказал - готовься, командир. А когда "командир", значит, дела плохи. При хороших-то делах Константин. Или, иногда, Михалыч.

На полпути он выключил фонарь и теперь шёл, полагаясь на синий утренний свет, глядя себе под ноги, в загадочные следы, а на самом деле - в свои невесёлые мысли. Хорошо хоть, снега выпало не много, не увязал в нём по колено, как это было в прошлый раз...

- Э-ы! У! Ууу!

Колычев вздрогнул. До аэровокзальной избушки оставалось метров сто. Зычно-невразумительное приветствие, долетевшее до него оттуда, издавал несомненно сельский дурачок, Витюша.

Какой именно у Витюши диагноз, никто сказать не мог. Говорили, что его мать живёт где-то в райцентре, в Ясенево, а сам он жил у своей восьмидесятилетней бабки, Дусаковой, которую все называли Дусей.

Старуха была крайне нелюдимой, зато изумляла своей работоспособностью. Маленькая и сгорбленная, она не производила впечатления сникшей или придавленной годами, скорее уж согнутой удобным для работы образом. С грядок её не сгоняло даже полуденное солнце, а снег она чистила так, что, казалось, именно перед её сараем и калиткой он какой-то другой, более лёгкий. Пятнадцать кур и петух. Восемь уток. Кудлатая полуодичавшая коза Бяшка.