Когда Колычев вернулся, Витя всё ещё играл с вертолётом, только теперь он включил в игру и девицу: Ка-52 кружил вокруг её кокошника, приземлялся на каравай.
- Скоро ужинать будем.
- Лигатор! - Витя протягивал "Аллигатора", приглашая рассмотреть, как будто Колычев его ещё не видел или мог за это время забыть.
После ужина время побежало с какой-то ненормальной скоростью. Что-то успелось (главное, светодиодку поменял, над душой не висело), что-то нет, но не последний день живём.
Себе он постелил в комнате, Вите в зале, и слышал, как тот копошится - по звукам было похоже, что и в темноте продолжает возиться с вертолётом. Под это мерное копошение и заснулось.
Колычеву снилось что-то мигающее, мерцающее и жёлтое - как под неисправной светодиодкой. Кадры мелькали бессвязные - люди, лица, - а потом к этой мешанине добавились звуки. Шуршащие, шепчущие. Сначала негромкие, но всё нарастающие. Когда они усилились так, что в ушах зачесалось, Колычев проснулся.
Но звуки ему не приснились! Они были реальными, кто-то реально шуршаще шептал. Именно шептал, сами звуки были слышны, и очень хорошо, даже слишком хорошо, словно что-то их обостряло, усиливало, но из них не лепились отдельные слова. Была понятна только интонация. И это была интонация втолковывания, очень терпеливого, повторяющегося объяснения. Так, наверное, объясняют детям и... дуракам?
Колычев, стараясь быть бесшумным, встал и, стараясь быть незаметным, заглянул в зал.
Дыхание перехватило от того, что он увидел. На тахте, рядом с Витюшей, сидела Дуся.
Она была не вполне настоящая (да и не могла она быть настоящей!), а какая, так сразу и не скажешь. Призрачная?
Полупрозрачная, дымчато-зеленоватая. На каждой складочке одежды, на каждом контуре дымчато-зелёный переходил в изумрудный, и всё это мягко светилось.
Одета она была в то же, в чём Колычев видел её в последний раз, на санках. И платка, как тогда, на ней тоже не было.
Она сидела вполоборота к Вите и шептала этим "усиленным" шёпотом, а он слушал.
Идущего от неё света хватало, чтобы разглядеть: он не улыбается. Его лицо выражало напряжённое внимание, Колычев и подумать не мог, что оно может выражать нечто подобное.
Деревянная девица стояла у изголовья тахты. До неё свет не дотягивался. В темноте она растеряла последние человеческие чёрточки и являла собой пухлый колокол.
Колычев наконец-то выдохнул - и закашлялся! Глуша кашель ладонью, он быстро отступил за дверной косяк. Шёпот прекратился, стало совсем тихо.