Эльфийка и эпидемия безумия (СИ)

— Потом она познакомилась с отцом Марибет. Пусть и не любила его, но решила, что вдвоем будет легче растить меня. Как же заблуждалась. Вскоре после свадьбы до того предупредительный и обаятельный муж сильно изменился. Он заставил ее переехать в Бармин, где его обещали устроить в гарнизон, забрал остаток денег Банианов и кутил напропалую. Из гарнизона его поперли за постоянное пьянство, и с тех пор все только ухудшилось. Устраиваться куда-то еще он не хотел. Матери пришлось найти себе работу, чтобы было чем кормить меня и Марибет, которая родилась уже в Бармине. Он бил ее и меня, превратил нашу жизнь в ад. Единственное, что утешало — это то, что этот скот на самом деле не мой отец. Я даже втайне надеялся, что однажды приедет настоящий, заберет нас с матерью и сестрой и подарит совершенно другую жизнь. Мать ведь тогда еще не рассказала мне всей правды. Я считал, что им пришлось расстаться из-за каких-то непредвиденных обстоятельств. Только значительно позже, когда я, тогда уже восьмилетний мальчик, просил ее написать моему настоящему отцу и сообщить о том, во что превратил нашу жизнь этот мерзавец, она со слезами рассказала все, как есть. О том, что ни она, ни я не нужны герцогу, и помощи ждать неоткуда. Можно рассчитывать только на себя. Наверное, в тот день я и перестал быть ребенком. Понял, что я единственный, кто может стать защитником и опорой для моей семьи. Но что мог восьмилетний пацан? Лишь по мере сил помогать матери и ждать момента, когда станет достаточно сильным, чтобы дать отпор взрослому мужику. Это произошло, когда мне исполнилось тринадцать.

Вэйд мрачно усмехнулся. Я, из рассказа Марибет уже знавшая, что именно тогда в нем пробудился дар, кивнула. Но не сказала ни слова, желая, чтобы Вэйд продолжил свою историю. Ведь мне была известна лишь часть правды.

— Мирна знает, чего мне стоило удержаться от того, чтобы не размазать этого мерзавца по стеночке. За все, что он причинил нам. За то, как издевался над матерью. Но они с Марибет меня остановили. Наверное, подействовало на меня то, что если доведу дело до конца, попаду в тюрьму, и они останутся одни. И в жизни матери вполне может появиться второй такой ублюдок. Или найдутся те, кто станет обижать их, пользуясь тем, что рядом нет мужчины, который сможет защитить. После того как эта сволочь исчезла из нашей жизни, стало легче. Мы словно впервые за много лет вдохнули полной грудью. А потом мать убедила меня поступить в Академию. По правде сказать, я не был уверен в успехе, но попробовал ради шанса добиться чего-то большего и дать им такую жизнь, какой они достойны. К моему удивлению, в ведерской Академии меня приняли сразу. Как оказалось, мой магический потенциал достигал уровня архимага. Не буду описывать свою жизнь в Академии, — он поморщился. — Скажу лишь, что был готов выдержать что угодно ради достижения своей цели. Да и там было не только плохое. У меня даже появились друзья. Вернее, те, кого я таковыми считал.

Вот об этом я слышала впервые и сразу насторожилась.

— Сын барона, не буду называть его имени, проявил ко мне благосклонность. Слабенький маг, он не подавал больших надежд, но был крайне честолюбив. А я мог подтянуть его по многим дисциплинам и помочь с выполнением домашних заданий. Поначалу наши отношения были просто взаимовыгодным сотрудничеством. Благодаря его заступничеству другие аристократы не так рьяно меня травили, а я оказывал ему помощь в учебе. Но потом, как мне казалось, это переросло в настоящую дружбу.

— Но ты говорил о друзьях. Был кто-то еще помимо того барона? — осторожно спросила, когда он умолк.

— О, да, — с горечью усмехнулся напарник. — Друг. Вернее, подруга. Девушка из семьи богатого горожанина. Не аристократка. Другие девицы с целительского факультета, на котором она училась, не слишком ее жаловали. И не только из-за того, что не высокородная. Завидовали красоте и популярности у противоположного пола. Я как-то защитил ее от нескольких мегер, решивших устроить ей взбучку в саду Академии. С тех пор мы начали общаться.

— Она ведь была для тебя не только другом, — чувствуя, как внутри все сжимается от нехорошего подозрения, предположила я.