Эльфийский Камень Сна

То был Роан с границы, то были Маддок и Оуэн — южане, и прочие скакали рядом — отряд призрачных всадников. Среди них были лучники с границы — они двигались, как во сне, и их стрелы летели с обманчивой быстротой.

«Господин! — раздались иные голоса, и то были Барк и Ризи, живые — примчались на загнанных лошадях, с осунувшимися лицами и вооруженные железом. И из сгустившегося мрака целый отряд всадников следовал за ними. — Господин, подожди нас!»

Аодан повернулся и прыгнул вперед, унося его прочь. Слезы слепили Кирана, слезы горечи и утраты.

— Вперед! — крикнул он, беря себя в руки, и эльфийский скакун летел все быстрее и быстрее, пока мир не замелькал серым пасмурным светом, пока в воздухе не запахло морем и над ними не появилось солнце. Аодан разбрызгивал воду копытами, и капли падали-падали-падали вниз.

Боль прекратилась.

— Лиэслиа! — закричал Киран, простирая руки. — Лиэслиа! Лиэслиа! Дальше я ехать не могу! Иди мне навстречу — все остальное твое!

И его не стало. Это был конец.

Эльфийский конь вскинул голову, заплясал и развернулся; всадник выпрямился и обратил лицо к затуманенному востоку, где рубились и умирали воины.

Он мало что взял с собой: он прикоснулся к камню на шее, закрыл глаза и полностью вошел в этот мир. У него не было ни оружия, ни доспехов, даже его облик не совсем принадлежал ему: единственную вещь он вызвал властью камня — серебряный рог. Рассвет назывался он — каванак. У него еще не было сил трубить в него, он все еще был ошарашен переменой, охватившая долину битва затуманивала его взгляд.

— Далъет, — промолвил он. И повторил громче: — Далъет!

И он тронулся вперед к берегам Эшберна. Людей оттесняли все больше и больше — дроу кидались на них и фиатас, и всевозможные формы зла выныривали из темноты. Мир изменился с тех пор, как он знал его, мир поблек; но камень сочился тысячей воспоминаний, человеческих воспоминаний — о любви, о жизни, о его понимании мира. Он узнал, что все эти люди — союзники госпожи Смерти. И любовь закипала в нем вместе с гордостью, зарождаясь где-то в камне. Прижатые люди и тени людей окружили его стеной, приняв за своего господина: железом и жизнями своими смертные защищали его. Он поднял рог и затрубил в него.

Земля содрогнулась. Дроу издавали ужасные крики.

— Нет! — закричал один из них с поднятым ядовитым клинком. — Уйди… о, брат, ты не можешь сражаться с нами! Она там — наша сестра, и если ты освободишь червя… Мир разделился, Лиэслиа! В этом ты победил — но Аовель наша!

Они отступили, мелкие твари чуть медленнее отползали вслед за ними, оставляя своих смертных союзников в растерянности и панике на лесистых берегах Эшберна.

— Господин! — воскликнул Барк. — О боги, мой господин…

И он снова приложил рог к своим губам и протрубил еще раз — безумнее и громче, чем в первый.

Трапеза закончилась, и сказка подошла к концу. Барк перевернул свою чашу и оглядел всех. Кто-то зашуршал за его спиной, и Граги взобрался на скамейку.

— Что-то случилось, — промолвил Барк, оглядывая всех. Эльфреда поднялась и взяла его за руку. Ветер усилился. С дерева полетели листья, словно мгновенно наступила осень. Они падали на стол, между тарелок. Сердце Мев заколотилось от страха, имя которому она не могла найти, но пока Барк говорил, они слушали как завороженные. А теперь Граги смотрел на них круглыми темными глазами, и мать искала ее руку под столом, а с другой стороны пыталась нащупать кисть Келли.

— Госпожа, — сказал Барк, — ты привела свой народ для спасения. Но никто не может требовать его, кто не отчаялся, для кого это не есть последняя из надежд. Ты же лелеешь другие. А по сему доброй ночи. Прощай. Рог протрубил в Элде, и этот призыв трудно не услышать.

Их мать поднялась, и все встали за ней, с ужасом наблюдая, как удаляется прочь высокий хуторянин со всем своим народом. Один раз он обернулся и поднял руки, словно желая им счастливого пути.

И все исчезло — дом, изгороди, людской круговорот. Они остались одни с матерью и Доналом под мертвым голым деревом на склоне холма.

— Донал! — воскликнула их мать. — О Мурна…

Мев задрожала. Эльфийский дар горел и замутнял ей взор. Со всех сторон их окружало зло, и путь был открыт в одну лишь сторону.

Рог затрубил в холмах. Воздух сгустился вокруг них, и они оказались в сумерках на берегу реки, заваленном мертвыми телами, меж которых виднелся всадник на белом коне, окруженный горсткой южан и воинов Кер Велла…

И этот всадник спешился и подошел к ним, и другие в этом ужасном месте сделали то же. Мать их не шевелилась, как и Донал. «Это не наш отец», — подумала Мев, и сердце заболело новой нестерпимой болью. Она почувствовала, как Келли сжал ее руку.

Он подошел к их матери — этот высокий эльф, так похожий на их отца и столь юный: он взял ее руку и опустился перед ней на колени, словно она была королевой. Потом он снова встал, и мать с неохотой высвободила свою руку — медленно и печально убрала ее прочь. Донал поспешил к ней и взял ее под руку; и Барк стоял рядом сияя, и Ризи — но Мев не могла сойти с места, и вся похолодела, когда незнакомец повернулся к ней.