Вокруг москвичей сомкнулось кольцо шипастых топориков. Один из стражников поднял разрезанную сумку, другой — жалобно загудевшую гитару. Володя взвыл от боли, получив дубинкой по руке. Снова появился служитель культа — в руках у него оказалась опутанная проводами двузубая вилка. Проведя над головой каждого из москвичей, служитель культа что-то негромко сказал воину с золотистыми усиками. Тот махнул рукой, предлагая идти следом.
— Всё! — подвёл итог Володя. — Теперь и в самом деле влипли.
Окружённые стражниками москвичи завернули за угол башни, через калитку в частоколе войдя в примыкавший узкий дворик. В каменной стене обнаружилась дверь. Войдя, москвичи оказались в погружённом в полумрак зале, целиком занимавшем два нижних этажа — на уровне второго все четыре стены обегал узкий балкончик. Наверх вела винтовая лестница, заключённая в деревянную клетку. Вниз уходила широкая каменная шахта — по дну с шумом бежала вода, вращавшая тяжёлое колесо.
Помимо узких щелей, пробитых на уровне балкончика, зал и шахту освещали электрические лампочки, похожие маленькие толстенькие бутылочки, просевшие под собственной тяжестью. По деревянному столбу шла пара проводов, заключённых в матерчатую изоляцию. Находящийся в основании шахты механизм не мог быть ничем иным, кроме как динамо-машиной.
В первый момент, больше занятые собственной судьбой, чем окружающими загадками, привыкшие к тому, что вокруг постоянно присутствует электричество, москвичи не особенно удивились. Не удивились электричеству и стражники. Вдоль стены под балкончиком тянулся ряд крошечных каменных клетушек. Открыв засов самой дальней, воин с золотистыми усиками махнул рукой, приглашая заходить.
— Это что? — всполошилась Анечка. — Тюрьма?
Внутри клетушки имелся земляной пол с ошмётками гнилой соломы, сложенный из камней, устланный всё той же соломой топчан, мерзко пахнущая дыра в дальнем углу и щель под потолком. Один из стражников ткнул в спину остановившегося на пороге Юру. Следом, удивлённо озираясь, вошли Надя и Анечка — а вечный везунчик Володя в кои-то веки оказался последним, заработав несколько синяков.
Сбившиеся кучкой москвичи услышали, как за закрывшейся дверью лязгнул засов. Наступила тишина.
Глава шестнадцатая
Теперь не вместе
— А мне сегодня на работу выходить… — размышляла Анечка. — Наверное, сегодня, я точно не знаю. Мамочки, что буде-ет! А уж если кому рассказать…
Было темно и холодно. Изредка под ногами слышался чей-то писк — первое время сидевшие на топчане девушки взвизгивали, поднимая ноги. Хотелось есть, а ещё больше — пить, но местное начальство решило, что если не всех узников, то москвичей-то точно следует держать впроголодь.
— В здешних сутках двадцать шесть часов с минутами, — ответил невидимый в темноте Володя. — По два часа прибавки на каждый день. Мы здесь одиннадцать дней… Ну да, одиннадцать, если считать сегодняшний и тот день, когда сюда попали. Так что на работу тебе только завтра. А сегодня там должно быть воскресенье. Конец июля, самый разгар дня. Народ на дачи едет, купается… Электрички снуют туда-сюда каждые десять минут. Мда-а! И не передать, как домой хочется…
— Ань, ты бы поспала, — предложила Надя. — Чем зря себя тревожить…
— Где поспала? — вспылила Анечка. — Здесь, у Юркина на плече? Или на полу, где полно мокриц и крысы бегают, брр!.. Между прочим, мне это платье знаешь, как жалко? Ты, Надька, думала бы, что говоришь, хоть немножечко…
Стало тихо. Юра улыбнулся, представив в полудрёме, как Анечка спит у него на плече. И сразу же вздрогнул, словно от холода — приближался новый день, не суливший им ничего хорошего.
— Мальчики! — позвала Надя. — Вы точно не спите?
— Мда-а, заснёшь тут! — буркнул Володя. — Нас завтра на костёр поведут или куда похуже, а ты, Надин, про какой-то сон. А вообще, ты к чему это?
— Давайте слова вспоминать! — предложила Надя.
— Какие слова? — удивился Володя.
— Мы вчера узнали много слов, — продолжала девушка. — «Кату (телега)», «ша (лошадь)», «гавир (земля)»… «Кирин» или «кирина»… не знаю, что такое. Наверное, крестьянин или земледелец, а может быть и крепостной. Кто ещё что помнит?
— Надин, не страдай!.. — оборвал её Володя. — «Перед смертью не надышишься», как говорили у нас в универе во время сессии…
— Да! — возмутилась Надя. — А ты помнишь, как в тридцать пятом году фашисты подожгли Рейхстаг, обвинив в поджоге коммунистов? И как Георгий Димитров в камере выучил немецкий язык, и сумел на суде доказать свою невиновность?..
— Надин, это легенда, — возразил Володя. — Немецкий Димитров знал, иначе как бы он оказался в Германии. В камере он изучал только немецкое законодательство. А нам это не поможет, потому как ни на то, ни на другое времени элементарно не дадут…