Элиас (Илья) Бикерман. Петербургский пролог / Elias Bickerman. Petersburg Prologue

Остановлюсь чуть подробнее на том, что послужило причиной отречения Жебелева от Ростовцева. В 1928 г. состоялись выборы в Академию наук. Проходили они по новому, только что принятому уставу, дававшему государству возможность повлиять на их результаты, что в тот момент было приоритетной задачей по отношению к Академии: властные структуры были недовольны беспартийным характером Академии, объявленной высшим научным учреждением страны, и предпринимали различные шаги для того, чтобы изменить ситуацию, в частности, всеми правдами и неправдами добиваясь приема «правильных», т. е. желаемых и приемлемых для правящего режима кандидатов. Для отделения по гуманитарным наукам кандидатами, навязываемыми сверху, были А. М. Деборин214, Н. М. Лукин215 и В. М. Фриче216. Выбранный в 1927 г. в действительные члены Академии наук С. А. Жебелев, единственный из академиков входивший во все три выборные комиссии Академии по гуманитарным наукам, где обсуждались их кандидатуры, выступал против их приема. Жебелева решено было приструнить217. Поводом стала публикация его статьи в вышедшем в Праге русском сборнике «Seminarium Kondakovianum», посвященном памяти умершего от голода в 1918 г. Я. И. Смирнова. В сборнике приняли участие еще 14 советских ученых. Статья представляла собой некролог, в котором Жебелев, в частности, написал то, что впоследствии ему инкриминировалось как проявление нелояльности к советской власти: «Яков Иванович скончался 10 октября 1918 г., когда у нас началось уже лихолетье». Кроме того, Жебелев назвал в нем эмигрировавшего из России в 1918 М. И. Ростовцева своим другом и соратником. В том же сборнике была напечатана статья Ростовцева, в которой он высказался об октябрьском перевороте еще определеннее: «Больно думать, что, не будь происшедшего “переворота” и всего с этим “переворотом” связанного: голода отчаяния, разочарования в настоящем и будущем, Яков Иванович был бы еще с нами». Сборник вышел в сентябре, но кампания против Жебелева началась в ноябре, когда потребовалось призвать к порядку Академию наук, позволявшую себе вольнодумство218.

В газетах началась травля Жебелева. Центральные и местные газеты выходили с заголовками: «Антисоветское выступление академика С. А. Жебелева», «Научные работники – против Жебелева: Жебелеву не место в Академии наук», «Симптом опасной болезни», «Вредителям советского строительства не место в Академии наук СССР»219. Собрания с требованиями изгнать Жебелева прошли по всей стране, «наглядно продемонстрировав академикам то, что ожидает их в случае неизбрания желательных коммунистам кандидатов»220. От Жебелева ждали публичного покаяния. Написанное им первоначально покаянное письмо показалось слишком мягким, было переписано непременным секретарем АН СССР С. Ф. Ольденбургом и в этой редакции было обнародовано. В нем Жебелев полностью отрекся от Ростовцева: «Признаю ошибочным мое участие в сборнике Кондаковского Семинария, так как в нем приняли участие столь определенно антисоветские люди, как М. И. Ростовцев… Категорически отрицаю приписываемое мне отождествление революции с лихолетьем: я имел в своей статье в виду исключительно трудности печатания и вообще трудное материальное положение, в котором мы оказались в годы блокады и гражданской войны. Я – советский работник, сознательно принявший революцию и работающий на советское строительство в Союзе уже 11 лет. Слова мои о М. И. Ростовцеве как “общем нашем с Я. И. Смирновым друге и соратнике”, относятся определенно к тому времени, когда мы все трое работали в России и в начале революции в Союзе. Разумеется, что с того времени, как М. И. Ростовцев покинул нас и занял враждебную антисоветскую позицию, наши пути разошлись и он перестал быть мне соратником и другом».221

«Дело» Жебелева вызвало беспокойство зарубежных коллег и один из них, известный финский ученый А. М. Тальгрен, бывший членом-корреспондентом Российской Академии истории материальной культуры, написал письмо в защиту Жебелева в научное центральное управление Комиссариата народного просвещения СССР. От Жебелева потребовали дать «решительный отпор». Ответ Жебелева опять показался Ольденбургу недостаточно энергичным и был им переписан. В газете был опубликован текст, в котором, в частности, говорилось: «К сожалению, мы не учли того, что издание Кондаковского Семинария не осталось, как вы это говорите, на почве чистой науки, а в лице М. И. Ростовцева в самой резкой и оскорбительной для советских ученых форме бросило чисто политический вызов с полным осуждением тому послереволюционному советскому строю, в котором и на который мы работаем. Широкая общественность горячо откликнулась на происшедшее, потребовав объяснений у нас, напечатавших свои статьи в издании, которое уже одним напечатанием вызова М. И. Ростовцева, нам при посылке наших статей неизвестного, показало, что оно носит не чисто научный характер».