Элиас (Илья) Бикерман. Петербургский пролог / Elias Bickerman. Petersburg Prologue

«Таким образом, господствующим в Афинах был взгляд, принимавший войну, как печальную необходимость. Чтобы выступить с принципиальным осуждением войны и с требованием мира в категорической форме, – нужно было много гражданского мужества» (с. 189).

«Аристофан чувствует живейшее отвращение к военным и к военной форме, при одном виде которой он испытывает порыв к рвоте» (с. 190).

«Итак, война в популярном толковании Аристофана – это результат совместных усилий нескольких общественных групп, лично в ней заинтересованных: политиков, добивающихся власти в государстве, мелких карьеристов, промышленников, работающих на нужды армии, искателей приключений и, наконец, аферистов и преступников, желающих спрятать концы в воду или ловить рыбу в мутной воде» (с. 192).

«Правительства обеих борющихся коалиций, как многократно указывал Фукидид, уверяли своих граждан, что борьба идет не только за правое дело, но также и за свободу и независимость. Несмотря на то, что деморализующее влияние войны для всех было очевидно, находились досужие моралисты, уверявшие, что война порождает в душе человека высокие чувства; не было недостатка и в продажных поэтах, высоким стилем воспевавших войну» (с. 195).

Любопытно, что когда Лурье принес свою статью Горькому, то тот не понял, что автор действительно пишет о Пелопонесской войне, и принял статью за антивоенный памфлет: «Алексей Максимович принял его (Лурье. – И. Л.) на своей квартире на Кронверкском проспекте; статья ему понравилась, но он спросил (со своим обычным оканьем: “Это, конечно, памфлет?” Нeсколько обиженный автор ответил, что отнюдь нет, все цитаты и факты подлинные. “Ну, хорошо – сказал Горький, – но мы бы и памфлет напечатали”»233.

Как должен был Бикерман отнестись к пацифистскому докладу Лурье?

О настроениях в семье можно судить по публицистике военного времени и мемуарам отца. Хотя Иосиф Бикерман и печатался в леворадикальном «Сыне Отечества», а позднее в эсдековском (с преобладанием бундовцев и меньшевиков) «Дне», он не состоял ни в одной из левых партий. Как он писал в своих мемуарах, «меня долго политический мирок помещал в категории "левее кадетов". Сущее недоразумение. Правое и левое меня никогда не интересовало; я однажды на публичном собрании сказал: правое и левое, это мудрость двухлетнего ребенка… Я хотя участвовал в левых газетах, но я им совершенно чужой человек, как левые мне чужие люди; они мне все-таки ближе, чем кадеты, желающие словесностью мир переделать, тогда как у эсеров средства, по крайней мере, с целью не расходятся; они требуют многое, но на многое и идти готовы»234. В 1908 г. Иосиф Бикерман, не очень-то вписывающийся в работу партийно-ориентированной журналистики, основал совместно с С. В. Аникиным, как об этом шла речь выше, собственный двухнедельный журнал «Бодрое слово», но финансовые трудности и недостаточная популярность вынудили его в мае 1910 г. свое детище прикрыть. Еще до начала войны Иосифу Бикерману, подрабатывавшему в эсеровском еженедельнике «Сознательная Россия», из-за того, что «главари партии обосновались уже в Финляндии», пришлось заниматься редакционной работой. Как-то в еженедельник прислали заметку о строительстве нового военного судна. «Эта заметка почему-то считалась революционным разоблачением, – пишет Иосиф Бикерман. – Я в ней усмотрел разоблачение военных тайн и вычеркнул все, что могло служить указанием интересующимся. При первой встрече с главарями меня язвили: патриот!». В упреках эсеров был резон. Иосиф Бикерман был государственником. Его коробило от оголтелого ура-патриотизма, характерного для начального периода Великой войны, и, читая в газетах о том, что немецкие солдаты ходят без сапог, он считал подобные заявления «не только неприличным, но и опасным самообольщением»235. Его отношение к происходящему отчетливо сформулировано в статье «Все для России», напечатанной в августе 1915 г. в «Дне»: «Все для России было противопоставлено обычному тогда выражению все для войны. Не все для войны, а все для России, жившей тысячелетия до войны и долженствующей жить еще тысячелетия, говорилось в статье, вызванной думским блоком, только еще образовавшимся или находившимся в образовании. Для меня стало ясно, что за этим порывом патриотизма стоит, в конечном счете, жажда революции, а революцию во время войны я считал гибелью, концом. Военная цензура, конечно, эту статью искромсала, но основная мысль все-таки настолько просвечивала, что, когда я встретил в тот же день или на следующий день вечером одного из флигель-адъютантов Лутугина, инженера Родыгина, он меня спросил: “вы предлагаете заключить мир?” “Мир заключить в разгар войны невозможно, когда тебе захочется, и я, конечно, не это предлагал. Но я предлагал то, что ясно в заголовке статьи значилось: не зарываться, не помнить о победе, не порываться к революции, а о России в целом забывать”»236.