«Похоже, не только ваша жена, Аркадий Соломонович, «сорвала голос»… Могу лично засвидетельствовать, что и вы порой такого «петуха пускаете», что и бронежилет не поможет! Стоп, стоп, Казаченко! — одёрнул себя Олег. — Не время морализировать. Лучше подумай, хватит ли плёнки — уж больно разговорчивый у тебя собеседник, — и как ты будешь выкручиваться, если она закончится. Не менять же кассеты в присутствии старика! Идея — деньги! Перенесём свидание под предлогом вручения причитающихся ему денег — и вся недолга… Нет, не годится… Кто знает, в каком расположении духа будет он завтра… Да, но после прослушивания плёнки мне наверняка придётся задавать ему уточняющие вопросы, так что… Стоп! А гостиница для чего? Ну, конечно же! Начнём в машине, а продолжить можно будет в гостинице…»
Розенталь, будто подслушав начало внутреннего монолога Казаченко, виновато заметил:
— Конечно, я должен извиниться и за свой поступок… Знаете, Америка полна неожиданностей… А ваша внешность… Вас можно принять и за гангстера из 30-х годов, и за сыщика из ФБР… Сначала я как-то не придал значения названному вами паролю: письмо от товарища Арсения… Простите… Но теперь — я в вашем распоряжении!
Казаченко протянул через стол запечатанный конверт. Розенталь жадно протянул к нему обе руки, но вдруг с ужасом, будто увидел ядовитую змею, отдёрнул их.
— Что случилось, Аркадий Соломонович? — невозмутимо спросил Олег.
— Нет-нет! — глаза Розенталя полыхали безумием. — Вы должны представить мне доказательства, что бумага не отравлена…
«Чёрт возьми, он же глубоко больной человек! У него явная мания преследования… Сначала обыск с револьвером у виска, теперь — отравленное письмо. Надо успокоить старика!»
Казаченко распечатал конверт, энергично потёр о бумагу ладони, затем лизнул их.
— Видите, Аркадий Соломонович, если бы письмо было отравлено, я бы так не сделал…
Розенталь будто этого и ждал. Нетерпеливо схватил письмо и стал жадно вчитываться в старческие каракули бывшего своего секретного наставника и покровителя.
«Знать бы вам, Аркадий Соломонович, что Величко Арсений Павлович, ваш духовник из НКВД, уже почти двадцать лет как перебрался в мир иной, а письмо от его имени и его почерком исполнено специалистами из Оперативно-технического управления», — подумал Казаченко, наблюдая за реакцией своего визави, жадно вчитывавшегося в послание с того света.
— Теперь я верю вам, — заговорщицки зашептал Розенталь, перегнувшись через стол. — Я расскажу вам всё как на духу… Однако… — он стал затравленно озираться по сторонам.
— Поедем ко мне в гостиницу, — решив, что настало время брать инициативу в свои руки, сказал Олег, поднимаясь из-за стола. — Обед закажем в номер… Время дорого, а нам многое надо обсудить…
«Вот будет хохма, если этот рехнувшийся старик, заподозрив, что я пытаюсь отравить его в гостинице, заставит меня или официанта перепробовать все заказанные блюда! Нет, это будет не хохма, это чревато провалом! Официант доложит портье, тот в свою очередь — управляющему, затем прибудет полиция, выяснять, что за странные типы появились в гостинице. А дальше… Нет, не будем развивать сюжет — всё будет нормально!» — решил Казаченко, поворачивая ключ в замке зажигания.
Чтобы приободрить притихшего на заднем сидении Розенталя, Олег решительным жестом вынул из кармана конверт с деньгами.
— Арсений Павлович просил меня передать вам это… Он сказал, что с тех пор, как вы расстались, ваши вкусы могли измениться, поэтому он не стал навязывать какой-то свой подарок… Словом, он передал вам деньги, чтобы вы могли сделать себе подарок по своему усмотрению…
Розенталь приоткрыл конверт, одобрительно оценил количество купюр, покивал головой и засунул деньги во внутренний карман пальто.
В гостинице, вопреки опасениям Казаченко, Розенталь без лишних предисловий, даже не помыв руки, сразу принялся за доставленную в номер снедь. При этом он без умолку говорил. Зрелище — не для брезгливых. Целые куски хлеба, стейка, сыра, яблочного пирога вываливались изо рта, скатывались ему на грудь, за жилетку. Апельсиновый сок ручейками стекал по подбородку. Крошки и брызги разлетались по всему номеру — так увлеченно переживал Аркадий Соломонович собственное повествование.
Удивительное дело: рассказывая о событиях своей молодости, старик преобразился.
Никакого намека на маниакальную подозрительность, никаких безумных всполохов в глазах. Говорил он эмоционально и очень убедительно. Речь логичная, аргументация обоснованная, наблюдения, оценки людей и событий не лишены тонкого юмора.
Уточняющие вопросы, которые предполагал поставить Олег во время следующей явки, теперь казались ему излишними — так полно и последовательно освещал интересовавшие Казаченко факты и события бывший секретный сотрудник органов госбезопасности СССР «Павлов».
При этом он продолжал есть. После доставки в номер дополнительной порции еды запасы бумажных салфеток были исчерпаны, и теперь Розенталь пользовался полотенцами из ванной комнаты.