Тут дверь в комнату открылась, и вошли трое – начальник токсикологической лаборатории Георгий Майоранский в штатском костюме и двое в форме. Их Кончак не знал. За гостями следовал Петухов. От его развязности не осталось и следа, он был воплощенная почтительность.
– Товарищи! – обратился он к вновь прибывшим. – Это – наш главный специалист по вопросам особых органопрепаратов – товарищ Кончак. Он, значит, нам сейчас продемонстрирует…
Кончак подошел к стоявшему у стены шкафу со стеклянной дверцей и достал оттуда шприц, флакон с препаратом, спирт и вату. На деревянных ногах подошел к столу и снова взглянул на обреченного мужчину. Больше всего на свете Борис боялся, что тот начнет кричать. Но мужчина молчал и только неотрывно смотрел на Кончака.
– Как вас зовут? – вдруг спросил Борис.
– Иван Арнольдович, – тихо ответил человек на столе.
– Не волнуйтесь, Иван Арнольдович, – сказал Кончак. – Я сделаю вам укол, это не больно.
Мужчина не ответил. Кончак закатал рукав его пижамы и протер предплечье ваткой, смоченной в спирте. «Хотя зачем? – подумал он. – Этот человек все равно сейчас умрет…» Укол он сделал быстро и легко.
Начальник лаборатории Майоранский сделал шаг вперед и негромко спросил Кончака:
– Сколько ему осталось?
«Зачем он при нем?» – внутренне сжался Кончак.
– Двадцать минут, не более.
…К себе в Даев переулок Кончак добрался, когда была уже глубокая ночь. Он прошел через ворота во двор и остановился у входа в подъезд. Взялся за ручку и вдруг… захохотал. Он смеялся и не мог, не мог остановиться.
– Что с вами, товарищ? – раздался у него за спиной голос.
Кончак обернулся, продолжая смеяться. Перед ним стоял незнакомый мужик, по виду простой работяга – в кепке, пиджаке и косоворотке.
– Извините! Извините, товарищ! – проговорил Кончак, давясь смехом. – Все в порядке! Просто… понимаете… Кроликов ей жалко!
Спустя пару дней я сидел в кухне на Новинском и завтракал. Катька положила мне в тарелку яичницы с колбасой и сыром и села за стол, положив голову на сплетенные пальцы рук.
– Н-да… То, что ты рассказываешь, очень интересно, – задумчиво произнесла она. – И ведь все это было у нас под носом… Все эти книги стояли на полках, надо было только взять их и прочитать.
– Ну, часть этих книг некоторые пытались запихнуть на чердак, – заметил я, накалывая на вилку кусочек колбасы, – но в целом ты права – надо было просто прочитать.
– Так, значит, ты считаешь, что прадед изобрел что-то вроде технологии двойного назначения.
Я прожевал кусок яичницы и глотнул кофе.
– Возможно…
– Что же, многое теперь становится понятным, например, почему после смерти прадеда мы не слышали о лизатотерапии.
– И почему бабушка Ариадна Павловна ушла из науки. После такого реприманда заниматься лизатотерапией в СССР не могла даже дочь академика Заблудовского. Не исключено, кстати, что с этим связан и ее разрыв с загадочным Кончаком…
– Слушай, а почему именно лизаты? Почему врачи на суде не признались, что отравили Менжинского ядом кураре?
– Вот это – хороший вопрос. Не знаю. Возможно, просто случайность. А может быть… Нет, не знаю…
Несколько секунд мы молчали.
– Слышь, Кать, теперь, когда мы ответили на некоторые старые вопросы, у меня возник новый, – медленно проговорил я.
– Какой же?
– Почему нас не тронули?
– Ты на что намекаешь?
– Да ни на что… Но ведь всех, кто был к этому хоть как-то причастен, ликвидировали! Левина, Казакова, Ходоровского, Виноградова…
– Может быть, мама права, когда говорит, что прадед просто вовремя умер? Нет человека – нет дела.
– Может быть… Но, как думаешь, он знал?
– Знал что? Мы ведь не уверены в том, что убийства были… Это ведь Вышинский так говорил!
– М-да… ты права. Но в итоге выходит, что «мертвая вода» победила «живую»?
– Выходит, что да. А ведь из этого могло получиться что-то интересное, правда?
– Наверное.
– Слушай, ну почему в нашей стране все всегда так криво, а?
– Это риторический вопрос.
– Ну и что ты теперь будешь со всем этим делать?
– В смысле?
– Ну, тебе же надо статью написать… Вот так все прямо и расскажешь?
– Я об этом пока не думал…
– Хочешь еще яичницы?
– Нет, спасибо. Было очень вкусно.