Эликсир для избранных

– Альбина Антоновна, давайте я тут все аккуратно выну, а то, не дай бог, порежетесь.

Старушке мое предложение показалось разумным. И некоторое время она спокойно сидела, наблюдая, как я разгружаю пакеты, и лишь изредка давала указания, что и куда положить. Кроме банки с джемом разбилось еще только два яйца. Урон был определен как приемлемый, и Беклемишева сразу повеселела.

– Лешенька, ведь все так дорого, так дорого! – начала жаловаться она. – Выйдешь в магазин, половины пенсии как не бывало. Спасибо, Сева с Антошей помогают, а так и не знаю, как жила бы.

Сева, сын Альбины Антоновны от первого брака, был сильно старше нас с Антоном, и мы с ним почти не общались. Про его отца, первого мужа Беклемишевой, мне ничего не было известно. «А ведь Антон, получается, поздний ребенок, – подумал я. – Сколько ей было, когда она его родила? Под сорок?» Почему-то в детстве я над этим не задумывался, хотя разница в возрасте между моей мамой и Антошкиной была заметной.

– Леша, давай я тебе чаю налью, – предложила Альбина Антоновна.

«Это у них семейное – чаи гонять», – подумал я.

Чаю мне не хотелось, но в память о старой дружбе…

– Спасибо, не откажусь.

Беклемишева встала и начала доставать из шкафов чашки, ложки и блюдца. Потом поставила на плиту чайник и зажгла газ. Двигалась она по кухне бодро и уверенно, только слегка припадала на левую ногу.

– Альбина Антоновна, у вас ничего не болит? Я имею в виду, вы не сильно ударились? – спросил я.

– Не волнуйся, Лешенька, все в порядке, – ответила она. – Коленку только немного ушибла.

– Может, все-таки в травмпункт на Мантулинскую сгоняем, а? – сделал я последнюю попытку. – Я такси вызову.

– Пустое, – махнула рукой Беклемишева. – Все само пройдет.

«Ладно, я выполнил свой долг до конца…» – решил я.

Тем временем чайник закипел, и Альбина Антоновна принялась заваривать чай. Делала она это так же, как мама, как я, как, наверное, все, кто жил на Новинском, начиная с 30-х годов, – обваривала заварочный чайник кипятком, сушила его, потом щедро накладывала заварку, заливала кипятком на треть, накрывала бабой, давала настояться пять минут, а потом доливала кипяток доверху. Неизменность этой чайной церемонии действовала на меня успокаивающе. Есть вещи, которые не меняются. И это хорошо.

– Только вот к чаю у меня ничего нет, – посетовала Беклемишева. – Джем-то раскокала!

– Ничего-ничего, Альбина Антоновна, не беспокойтесь, – сказал я. – А лимон у вас есть?

– Лимон есть.

– Вот и славно.

И через минуту на столе появилось блюдечко с тонко нарезанными ломтиками лимона.

Теперь надо было о чем-то говорить со старушкой. Но эта перспектива уже не казалась мне неприятной.

– Ну, как твои дела, Лешенька? – спросила Беклемишева. – Что делаешь?

И из великого множества вариантов ответа я выбрал единственный, который, как мне казалось, мог увести нас от набивших оскомину разговоров о посягательствах застройщиков на детскую площадку.

– Я, Альбина Антоновна, пишу статью о прадеде, академике Заблудовском, – сообщил я.

– Ай! – воскликнула старушка Беклемишева, умильно сложив на груди сухонькие ручки. – О Павле Алексеевиче? Ах! Это хорошо, это очень хорошо… Какой это был человек! Какой человек! Такой был талантливый ученый! И умер совсем молодым… Кто бы мог подумать? Ведь не пил, не курил, занимался этой японской борьбой… Как ее?

– Дзюдо?

– Нет.

– Карате?

– Да нет же… Джиу-джитсу!

– Прадед знал джиу-джитсу?!

– Да! Он был спортсмен, атлет. Фехтовал, на коне скакал…

– А вы его хорошо помните?

– Ну, помню… Мне было… – Беклемишева на секунду задумалась. – Когда он умер, мне было пять лет. Я, конечно, была еще девочкой, но Павла Алексеевича помню. Он к нам иногда заходил, они с Антоном Григорьевичем разговаривали…

– Интересно.

– А еще я помню его ассистента… Бориса… У него фамилия была еще такая красивая, двойная. Он из каких-то князей был…

– Кончак-Телешевич, – напомнил я.

– Верно, верно. Борис Ростиславович. Он был другом семьи. И, между прочим, ухаживал за твоей бабушкой Ариадной Павловной. У них был роман. – Альбина Антоновна смешно закатила глаза. – Встречал ее около дома. Кланялся, целовал руку. Нам, девочкам, было очень интересно. Элегантный был такой мужчина. Денди!

– А почему он потом перестал быть другом семьи? Я от мамы знаю, что между ними какой-то произошел разлад…

– Ну, не знаю. Ариадна Павловна перед войной вышла замуж… за дедушку твоего. Может, поэтому они и разошлись…

– Альбина Антоновна, а что потом стало с Борисом Ростиславовичем?..

– Не знаю, не могу сказать… Ой! – вскинулась старушка. – Совсем забыла! У меня же сушки есть!

– Альбина Антоновна, да не волнуйтесь вы! – пытался остановить я ее, но тщетно, и через секунду на столе появилась глубокая тарелка, в которой горкой лежали сушки с маком.

«Все как у Антона, – опять подумал я. – Нет, наоборот, у Антона все как у мамы».

– А когда умер этот Кончак? – спросил я.

– Умер? – удивленно посмотрела на меня Альбина Антоновна. – Ничего он не умер. Я видела его не так давно… В прошлом году. Или нет? В позапрошлом… Жив он был тогда.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить это сообщение.