Эликсир ненависти

Деннисон от души насытился великолепной бараниной и салатом, запив их полулитром Шамбертена. Затем прошел в кабинет, где слуга уже засветил настольную лампу, и развел приветливый огонек в камине. Душистый запах горевшего там кедра, затененное свечение лампы, тепло и уют этой странной комнаты с большими креслами и широким кожаным диваном наполнили Деннисона чувством блаженства. Да придут ли здесь в голову настороженные или неприятные мысли? «Времени поразмышлять будет достаточно потом, — подумал он, взяв одну из манильских сигар Иль Веккьо. — И достаточно времени для исследований будет после того, как старая кухарка и ломбардец захрапят в своих чердачных каморках. А пока что часок другой хорошего отдыха». Он засветил сигару от лампы и, сделав первые несколько крепких затяжек, стоял с рукой на бедре, ноги чуть врозь у огня, крепкий и здоровый мужчина, с новым интересом поглядывая на дверь, ведущую в лабораторию.

«Какая комната! — думал он. — И какой рассказ я мог бы сделать из всего этого, если бы хоть кто-нибудь согласился напечатать его или ему поверить. Хотелось бы, чтобы мне удалось вернуться в то самое место позади двери с кодовым замком, примерно на час. Это было бы неизмеримо проще, чем спускаться по скале ночью и разыскивать мою шерстяную нить. Странно думать, не правда ли, что всего лишь нынче утром я стоял по другую сторону этой самой двери, шаря во тьме в поисках выключателя вакуумной системы после блуждания в адской бездне. Ладно, неважно, ведь нет способа подобрать комбинацию и войти внутрь, ничем не выдав себя старику. Полагаю, самым разумным было бы отправиться тем путем, которым я уже ходил. А пока еще рано выступать, посмотрим-ка, что здесь у Пагани есть, что можно почитать». Куря с удовольствием, давным-давно позабытым, но когда-то неплохо знакомым, ублаженный теплом от своего телесного здоровья и чисто животной радостью от вкусной еды и немалого количества славного вина, от которых сила внутри него еще более возросла и заколыхалась, растекаясь по телу, он подошел к журнальному столику и принялся лениво рыться в медицинских обозрениях, которые там лежали. Но не нашел ничего на свой вкус. Книжные полки выглядели более обнадеживающе. Он медленно обследовал их. Трактаты, монографии, научные труды на всех европейских языках столпились здесь в изобилии. Одна полка содержала ряд томов, больших и маленьких, переплетенных в одинаковый красный сафьян с именем автора, Пагани, вытисненном золотом на корешках».

— Так значит, доктор все это написал? — спросил себя Деннисон в изумлении и восхищении. — А я-то еще думал, что я порядочный писатель с моим десятком брошюр по невропатии. Но это… Эй, привет, какого дьявола?

На краю полки, совершенно не на месте, стоял толстый черный том с любопытным корешком. Даже при теперешнем тусклом освещении от настольной лампы Деннисон в один миг заметил, что надпись на корешке сделана шифром, тем самым, который он обнаружил на металлических табличках с гробов. Один этот факт распалил любопытство вне всяких пределов. Американец в нетерпении схватил том и быстро вернулся с ним к столу. Не тратя времени даже на то, чтобы сесть, он распахнул книгу. «О, Небеса!» — воскликнул он, листая страницы. И было чему удивляться. Книга, потрепанная за множество лет службы хозяину, не содержала ни одного печатного слова, но вместо этого обильные записи, которые тщательно велись и всегда индексировались, сделанные теми же самыми загадочными и непостижимыми знаками.

— Гм, чем дальше в лес, тем больше дров! — пробурчал гость, лицо его стало суровым и напряженным. — Но какого дьявола все это значит?

Сокрушенный и встревоженный, испытывающий возврат знакомого уже непонятно чем вызванного страха, побуждавшего бежать, пока еще есть время, он сел в одно из кресел и положил книгу прямо перед собой в свет лампы. Но, хотя он изучал ее добрую долю часа, это ни к чему не привело. Даты были явно выведены по-французски и начинались с 11 сентября 1839 г. Цифры были в изобилии рассеяны по тексту, и среди них Деннисон распознал те, которые, безусловно, походили на того или иного рода антропометрические данные. Но, помимо этого, он не почерпнул ничего. Страница за страницей продолжалось то же самой с одуряющей монотонностью. Разве что самые разные даты и заметно варьирующийся цвет чернил. Записи содержали множество греческих букв, но, хотя Деннисон их разбирал и пытался прочесть на любом языке, о котором имел хоть какое-то представление, а именно, на восьми или девяти, он ничего не добился.

— А, будь оно проклято! — вскричал он во внезапной ярости и метнул книгу на стол. Черная обложка с хлопком раскрылась от удара. И вдруг обнаружилась щель у края форзаца.