Эликсир ненависти

— А, друг, самое время к нам присоединиться! — с глубокой сердечностью воскликнул старик, хватая руку американца. — Стасия, — и он повернулся к племяннице, — Стасия, видишь? Он пришел. — И, взяв и ее руку, спокойно вложил ее в руку Деннисона. Со странным, внезапно вспыхнувшим в глазах огнем, гость посмотрел на нее. Его лицо было бледным, взгляд внимательным и пылким. Он не произнес ни слова. Округленные контуры ее руки, обнаженной выше локтя, теплый вздымающийся изгиб груди, вызвали в нем трепет первозданного начала, о котором он и не подозревал. В молчании он позволил ее образу запечатлеться в своей душе. С мгновение они продолжили держаться за руки. Затем девушка очень осторожно освободила пальцы. Он непроизвольно положил ладонь себе на сердце, чуть отступил и так стоял перед ней со взглядом, напоминавшим, быть может, о взгляде, каким почитатель Исиды взирал на таинственную завесу, за которой таилось великое откровение.

Иль Веккьо между тем пристально наблюдал за обоими, не без удовлетворения и лукавинки. Наконец, с улыбкой откашлялся и заметил:

— Ну, дети мои, ну, давайте поедим. Невозможно жить даже здесь одним ветром, пейзажами, синей водой или нежными мыслями! — движением руки он предложил свое кресло Деннисону, затем, повернувшись, велел ломбардцу принести из дому еще одно.

То был завтрак, о каком Деннисону даже мечтать не доводилось. Небольшой белый столик, расставленный в тепле и красоте сада за стенами с видами на сосны и плодовые деревья, Средиземным морем вдали, тенью и светом, стал для него источником чар. Он не мог бы сказать, ел он что-нибудь или нет. Голос Стасии, каждое ее движение, самый ее вид, знание о ее присутствии, наполнили его несказанным счастьем.

Птичья песенка тут или там в ветвях, благоухающий тимьяном ветер, медленное движение кудрявых облаков по небу создавали наилучший фон для волшебства, которое покорило его. За всю свою жизнь он никогда не испытывал мгновения, столь влекущего, никогда не знал такой радости. Казалось, здесь все элементы романтической истории: юность, красота, совершенство, все было здесь на могучей высоте над гомеровским морем. Был забыт Иль Веккьо, и все же, когда старик наблюдал, как Стасия цедит кофе, или вслушивался в счастливые речи своего гостя, что-то на его тонких губах настораживало. Наконец, он заговорил:

— Теперь, дети мои, вы должны меня извинить. У меня сегодня с утра идет один опыт. Так что оревуар!

Он поднялся и покинул их. Они едва заметили его уход, все еще сидя за столом и смеясь, так что эхо разносилось среди олив и в освещенных солнцем душистых аллеях. Завершив завтрак, они двинулись через сад к бельведеру. Сколько раз Деннисон ни изучал каждую подробность излучины берега от Кап д'Агд до самых Ле Сен Мари, этот участок золотой Ривьеры не казался ему таким великолепным. Частые рыбачьи деревушки, городки и курорты с блестящими красными черепичными крышами, крохотными шпилями домов и колоколен, прокалывающими зелень, сияние пенистого прибоя на много миль в обе стороны, поблескиванье на солнце медного купола маяка, даже грязный дымок марсельского парохода у горизонта, все предстало благословенным. Так прошел час, счастливейший в жизни Деннисона.

Он не знал, а если бы и узнал, то не придал бы значения, что Иль Веккьо из окна дома пристально наблюдал за ними. Ибо, если душа в раю, разве важно что-либо вовне? А возвращение Стасии было для него больше, нежели что угодно на свете.

Глава 18. Новый ужас

УХАЖИВАНИЯ ДЕННИСОНА, СТОЛЬ благоприятно начатые, продолжились не менее благоприятно. Каждый день он поднимался, полный сил и бодрости пышного расцвета жизни, трепетавшей в нем, каждый день все больше увлекался очаровательной девушкой с ее милыми привычками, переменчивыми настроениями, пестротой мыслей и чувств, восхитительной речью и никогда не убывающей нежностью. Просто сидеть и наблюдать, как она вышивает, было для него удовольствием столь волнующим, что оно изгоняло всякие мысли о будущем, отметало всякие вопросы, усыпляло последние из донимавших его страхов. Такие мелочи, как его положение в доме, больше его не беспокоили. Он почти забыл об измене, которую совершил по отношению к хозяину, забывал и о своем долге, о том, что ему давно бы пора вернуться к своей работе и жизни в Америке, все оказалось за чертой, все, кроме нынешнего блаженства.