Эликсир жизни

Между религией и партийной идеологией до жути много общего: массовость и показуха, засилье символов и обрядов, торжественные песнопения и заучивание бессмыслицы, прославление божков и вождей, обман и самообман, нетерпимость к чужому мнению, критическому анализу и логике. Религия и идеология – сестры-близнецы, единственное различие между которыми состоит в том, что первая глядит снизу вверх, а вторая – сверху вниз. Вот почему нынче религия с успехом заменила идеологию.

Вечером, когда сидели в кафешке, Таня вдруг спросила: «Биогавань это далеко от Москвы?». Я несмело уточнил: «Ты хочешь сказать, что можно вернуться к вопросу о визите?». Она вытащила записную книжку: «Давай адрес». Я обрадовался. Но радость длилась не долго: у Тани зазвонил мобильник. Она вела разговор при мне, и волей-неволей я понял, что она договаривается о встрече с каким-то мужчиной…

На диване. Лук и сметана

В выходные Таня всё же приехала ко мне. Я заранее накрыл стол, а посередине всякой вкуснятины поставил розу. Поскольку вазы в доме отродясь не было, я установил розу в бутылку из-под пива. «Ты в своем репертуаре!», – засмеялась она, входя в комнату, и переставила розу в большой стеклянный фужер.

Она оглядела квартирку и тоскливо протянула: «Да-а-а… Типичная берлога холостяка. Обои безвкусные. Паркет не качественный, щели надо зациклевать. Разве это шторы? Это скорее занавеска для ванны! Какая-то синяя клеенка да еще с чайками». – «А мне нравится клеенка: не собирает пыль и, кроме того, когда утром через эту занавеску просвечивает солнышко, кажется будто я на Черном море и слышу крики чаек».

Мы сели на диван. Когда поели и хлебнули пивка, я придвинулся к Тане. Она спросила: «Где же твоя гитара?». Я снял инструмент с гвоздика и спел шутливую песенку «На диване», с такой концовкой:

Я бы мчался вдаль, рвался в высоту,
Молот бы метал, прыгал в ширину.
Удивил бы мир я собою сам…
Но пленил меня паразит диван!

Таня посмеялась. Потом, когда еще выпили, я почувствовал, что из первой – веселой – стадии опьянения перешел во вторую – грустную. Тогда спел заунывно-жалостный романс. Таня стала подпевать. Голос у нее был красивый, глубокий, грудной. «Теперь давай ты», – попросил я, протягивая гитару. Она взяла инструмент уверенно и бережно. Пела она замечательно, подыгрывая переборами. Я придвинулся и положил ей руку на плечо. Тряхнула плечом: «Не мешай! Женщина не гитара: поиграть поиграешь, но на гвоздик не повесишь». Я ретировался на нейтральную позицию. Она положила гитару и, глядя мне в глаза, нравоучительно изрекла: «Вы, дорогие мужчины, путаете любовь с сексом». «А Вы, милые женщины, путаете любовь с ЗАГСом», – парировал я. Она обиделась и съязвила: «А вы, мужчины, при слове ЗАГС сразу теряете чувство юмора». Я не остался в долгу: «Намерение женщины прожить в браке всю жизнь с одним мужчиной похоже на желание бесконечно наливать вино из единственной бутылки». Таня изрекла: «Мать нянчится с ним в детстве, подруги – в молодости, жена – в зрелости, дочь – в старости: небезопасно оставлять мужчину один на один с его предприимчивостью».

Через некоторое время Таня решительно заявила, что ей пора возвращаться в Москву. Я вручил ей розу и проводил на автостанцию. «Что ж, прощай!», – выдавил я со вздохом. «Круто рубишь!», – усмехнулась она и уехала.

Незадолго до 8 Марта мы встретились в последний раз. Таня была вся простуженная: лицо припухшее, как после пчелиной пасеки; из носа текло словно из водосточной трубы. Она хлюпала будто промокший сапог. Носовые платки сменялись один за другим. Мы зашли в аптеку. Она купила капли, отвернулась и закапала полный нос. Когда вышли на улицу, взяла меня под руку, и мы молча стали бродить по ярмарке за храмом Василия Блаженного. Ходили битый час и молчали. Кругом оживленно толпились люди, играли в аттракционы, пили пиво. А мы просто молча бродили. Когда вышли с территории ярмарки, навстречу попался иностранец. То, что он европеец, было видно с первого взгляда. Этот дядька был высокий, яйцеголовый, лупоглазый, розовощекий и быстро шел с кейсом в руке навстречу, чуть не лоб в лоб. В последнюю секунду он резко свернул, и мы не столкнулись. Таня нервно засмеялась: «А вот сразу по интеллигентской роже видно, что такой мужик не скажет „Е@ твою мать!“». Эта фраза меня покоробила. Я прокомментировал уныло: «На Западе гениталии используются для секса, а у нас для матерных ругательств». Таня с вызовом заметила: «А без мата жизнь была бы пресновата».