Отвернувшись от навязчивого сообщения, сознание отца Малькольма вновь окунулось в туманы посмертия. Погрузилось на тускло светящееся дно и устремилось дальше, к убежищу. Теплому уютному кокону, окруженному воображаемой защитной стеной. Подобию материнской утробы и самому безопасному месту на свете, где он надеялся остаться подольше. Спрятаться, переждать, найти призрачное спасение в самозабвении. Точно так же, как терзаемые горем ищут утешение во снах. Используют их как лекарство, чтобы не помнить и не страдать.
Тщетно. Хотел отец Малькольм того или нет, но холодные пугающие воспоминания сами отыскали к нему путь. Возникнув буквально из ниоткуда, они все равно что угри или черные слизни подползали к убежищу. Громоздились друг на друга, переваливались через барьер, падали рядом и вгрызались в оболочку спокойствия. Кусали и рвали защиту на части, оставляя в ней зияющие прорехи, сквозь которые просачивалась правда — «Не так. Всё не так».
Он считал себя колоссом. Чем-то фундаментальным и незыблемым, как гранитная скала или законы природы. Он должен был стать богом. Занять почетное место в рядах Пантеона. А если бы и умер, то его кончина непременно бы стала всеобщей трагедией.
Размышляя о смерти, он часто представлял, как подобное происходит. Тысячи рыдающих женщин, лишенные духовного отца «дети Престола». Миллионы паломников, тянущихся к его драгоценному алтарю со всего мира. Боги, спускающиеся на землю за тем, чтобы отдать ему дань уважения. Почтить память дорогого и преданного друга.
Но… все оказалось не так.
Обворованный, униженный, преданный собственным разумом. Глава Святого Трибуна понимал предстоящий расклад. И материализовавшись на самой дальней из точек, убедился в одном из самых страшных своих опасений: всем наплевать. С его «падением» Эль-Лир не остановился. Воспринял его разрушенную жизнь как повод для насмешки, после чего вновь погрузился в бытовую рутину. Торговлю, выполнение квестов, уборку прилегающих территорий.
Тысячелетия упорных стараний и всего один час, по истечении которого отца Малькольма списали в утиль. Похоронили заживо.
Что до друзей и «детей Престола», то они поголовно от него отвернулись. Половина вышла из клана. Другие — молча внесли его в черный список. А бывшие союзники из первой десятки уже начали поглощать его «империю» по частям. Грабили склады, захватывали прииски и фабрики, отрезали от Святого Трибуна самые жирные и лакомые куски. В мгновение ока лишили его власти и статуса.
Никакого наследия, никакой светлой памяти. Только съедающее изнутри отчаяние и позорные заголовки новостей, доставшиеся отцу в виде награды за службу. «Крыса», «Предатель», «Стукач» — вот то немногое, что у него осталось.
Вспышка!
Глава Святого Трибуна смотрел на всплывающие сообщения, но текста не видел. Он для себя уже все решил. Это удар, после которого невозможно оправиться. И раз подобное произошло, значит, такова судьба. Великий человек не может быть крысой. Тот, за которым никто не идет, не может считать себя лидером. Следовательно, иного выхода нет.
Отец Малькольм встал на колени и материализовал на ладони кинжал из божественной стали. Прислонил остриё к области сердца и приготовился. Осталось всего ничего. Краткая вспышка боли и вечное умиротворение смертью.
— Ха! Глядите! — вдруг рассмеялся один из прохожих. — Это же наш вселенский стукач! Герой сегодняшних новостей!
— Надо же. И правда! — обернулся второй. — Эй, святоша! Ну и каково это? Так обосраться на весь мир?
— И не говори! — вклинился третий. — Я столько не ржал с тех самых пор, когда Эо вышвырнул Эрдамона в окно!
— Ага. Классный был ролик!
«Плевать. Не думай о них и не обращай внимания. Еще секунда — и всё».
— Эй, Малькольм, а что это ты делаешь?! Хочешь покончить с собой?!
— Пф-ф! Ставлю сотку, что ему духу не хватит!
— Да? А какой у него, по-твоему, выбор? Окажись я на его месте, то уже давно бы себя порешил! Если Пантеон до него доберется, то об обнулении придется только мечтать!
— Народ! Народ! Смотрите, кого нам сюда занесло!
Вокруг точки возрождения начала собираться густая толпа.
Шутки, насмешки, обидные прозвища, тыканье пальцами. Издевательство и тотальное безразличие. Злорадство и невиданный доселе уровень фамильярности.
Стоя на коленях, глава Святого Трибуна ощущал себя раненым львом в окружении стаи гиен. Некогда пресмыкающихся трусливых тварей, что, почуяв слабость, вдруг перестали его бояться. Продемонстрировали хищный оскал и медленно подбирались все ближе и ближе. Норовили подкрасться и укусить. Да побольнее.