Елисейские Поля

— Нет, я не откажу ему. Я ничем не могу вам помочь.

Ресницы быстро моргают под темной вуалькой. По бледной щеке катится слеза.

— Какая вы черствая. У вас вместо сердца камень…

— Всего хорошего, — говорит Вера.

— Прощайте. Я хотела вас еще попросить… Но это тоже напрасно. И все-таки постарайтесь не делать его слишком несчастным.

Вера смеется и снова устраивается на диване.

— Ну, это уже касается только его и меня…

Екатерина Львовна молча провожает гостью. Вера поднимает шубу с пола.

— Какая наглость. Нет, какая наглость, мама. Врываться к чужим людям…

— Но, Верочка, мне ее очень жаль.

— Ах, оставь, пожалуйста. Смешная. Такая старая и еще любить хочет…

— Но, Верочка, она несчастна…

— Мало ли несчастных?.. Какое мне дело. Мне так приятно сегодня. Сыграй еще что-нибудь, мамочка.

Вера снова прижимается щекой к меху и закрывает глаза, слушая музыку.

12

— Я тебе говорила, Вера, что надо было розовое одеяло купить. А то лиловое совсем как гроб.

— Оставь, мама. Мне нравится. И почему непременно розовое? Я ведь не немка, чтобы сентиментальничать.

— Как хочешь, — соглашается Екатерина Львовна. — А обои какие? Тоже лиловые?

— Обои в хризантемы, — вмешивается Люка. — В лиловые и белые. И в птицы. Птицы желтые с большими хвостами. Ужасно красиво. Я знаю, где такие купить можно.

— Ах нет, я птиц терпеть не могу. Мне ночью будет сниться, что они меня клюют. Уже девять часов. Сейчас Володя придет.

Вера причесывается в спальне.

— Нет. Лиловое одеяло очень красиво… Надо купить лиловый бобрик.

Звонок. Паркет тихо скрипит под мужскими шагами. Вера прислушивается, улыбаясь.

«Я гадаю, кто там? Не жених ли? Не жених ли это мой?..» Ах, какой бы он, Владимир, ни был. Пусть в очках, пусть некрасивый. Но он все-таки ее жених. Разве можно хоть чуточку не быть влюбленной в своего жениха?

Голоса в столовой звучат громко. О чем они так? Что случилось?

— Вера, Вера, — зовет Екатерина Львовна. — Иди скорей.

Вера не спеша поправляет складки платья и, стараясь ступать особенно легко и грациозно, выходит в столовую.

— Здравствуй, Володя. Что у вас такое?

У Екатерины Львовны испуганное, взволнованное лицо.

— Вера, эта дама, эта дама, которая утром приходила, отравилась, — почти кричит она.

Вера садится в кресло, расправляет широкое платье и, склонив голову набок, спрашивает, все еще улыбаясь:

— Умерла?..

— Вера, господи! Как ты можешь?.. — вскрикивает Екатерина Львовна.

— Нет, нет, — торопится Владимир Иванович, — она жива. Ее удалось спасти. Она отравилась вероналом… Слишком много приняла…

Вера слушает с любопытством.

— Ну конечно. Все они так. Или слишком мало, или слишком много, чтобы не умереть.

— Но она чуть не умерла… Доктор говорил…

Вера перебивает его:

— Чуть не в счет. Если бы по-настоящему отравилась, так и умерла бы. И пожалуйста, Володя, довольно об этом. Мне неинтересно.

Екатерина Львовна хватается за сердце:

— Господи, Вера. Какая ты злая. И в кого ты только такая?..

— Ах, мама, перестань. Я совсем не злая. Но какое мне дело?.. Пусть она себе живет на здоровье…

Вера сидит на кровати матери, обхватив руками угловатые колени.

— Мама, — быстро говорит она, удивленно глядя на мать, — мама, как это случилось, скажи? Ведь еще недели нет, я ждала Арсения и мучилась. А теперь я влюблена в Володю. Да, да, влюблена, хоть и смешно. Влюблена. В особенности сегодня, когда эта идиотка отравилась. Но как это случилось?

— Что же, Верочка. Естественно. Он твой жених. Когда станешь его женой, еще и не так полюбишь его, по-настоящему.

— Ах нет, мама. Совсем не то. И когда женой стану, наверное, разлюблю. Ты ничего не понимаешь. Это, должно быть, от ожидания, оттого, что с ним целуюсь. Но я влюблена, — нетерпеливо и обиженно проговорила она. — И скорей бы уже свадьба. Ждать тяжело. Даже часто дышать трудно, как будто сердце распухло. — Она на минуту умолкает. — Слушай, мама, — вдруг спрашивает она, — а ты… Как ты можешь?

— Что могу? О чем ты, Верочка?

— Ну, как ты можешь, — нетерпеливо продолжает Вера. — Как ты можешь… спать одна? Разве тебе не тяжело?

Екатерина Львовна поднимает брови и краснеет:

— Вера! Что ты говоришь! Ведь я твоя мать.

— Ну и что же, что мать? Уважать тебя надо, бояться? Нет, нет. — Вера, смеясь, обнимает мать и целует ее в шею. — Я тебя люблю, ужасно люблю, вот и все. И мне тебя жаль. Да, жаль.

— Оставь, оставь. Задушишь.

— Тебя никто не целует, так хоть я. Моя красивая, моя молодая мама.

Екатерина Львовна смущенно отбивается от дочери:

— Ну довольно. Успокойся. Полежи тихо. Хуже Люки.

Вера вытягивается поверх одеяла рядом с матерью.

— Нет, мне серьезно жаль тебя, мамочка. Тебе непременно надо еще замуж выйти. У тебя такие плечи, такие глаза, такие губы. Тебе нельзя быть вдовой.

— Глупости все это, Верочка. Но как ты нервна!

— Ах, я совсем не нервна. Я влюблена, я счастлива. И я хочу, чтобы все были счастливы, и прежде всего ты.

Вера снова целует мать:

— Мамочка моя милая. Мама-кролик. Мама-персик. Мама-соловей. Помнишь, как я тебя в детстве звала?

Екатерина Львовна нежно гладит ее темные волосы: