Елисейские Поля

— Ради бога, умоляю вас, ради бога… — Она протянула хозяйке свою сумочку. — Возьмите. Я пришлю вам еще завтра. Только позвольте.

Хозяйка громко высморкалась.

— Хорошо, идите, мадам. Я не имею права. Но я сама мать.

Дверь распахнулась перед ними. Но не серебряные сани, а длинный черный автомобиль стоял перед подъездом. Значит, так и надо. Так еще лучше, смутно мелькнуло в Олиной голове. Шофер помог им сесть. Дома и улицы побежали перед глазами. Мамины руки крепко обнимали Олю, мамины губы нежно целовали ее. Все было так, как она мечтала. Только не было ни холода, ни снега.

Автомобиль остановился. Анна Николаевна ввела Олю в магазин.

Улыбающиеся приказчицы поставили Олю на прилавок, как куклу, и стали быстро снимать с нее старое серое пальтишко, вязаный капор, безобразное красное платье. Через минуту Оля стояла на прилавке в розовом легком платье, в розовой шубке с горностаевым воротником, в розовой шляпе. И в зеркале отражалась прелестная, нарядная девочка.

Оля взглянула на мать.

Анна Николаевна рассмеялась и поставила Олю на пол:

— Да. Ты была замарашкой, а теперь будешь принцессой. Дай ручку, маленькая моя Золушка. Идем.

Несколько шагов влево, три ступеньки наверх, и вот уже не магазин, а рай.

Оля остановилась, зажмурилась и прижалась к маминым коленям.

Да, это — рай. Прямо с потолка на зеленом шнурке свешивается большая обезьяна в красной феске. На полках рядами сидят куклы. На полу грудами лежат автомобили и аэропланы — и рядом с ними львы, собаки и барашки.

— Ну, Олечка, выбирай. Что тебе нравится?

Оля недоверчиво смотрит на маму:

— Неужели можно все, что захочу?

— Ну конечно, деточка.

Оля тычет пальцем в куклу и в аэроплан, в белого барашка.

— Вот это и это еще. — Она задумывается. — И еще живого крокодила.

Анна Николаевна и приказчик смеются.

— Живого крокодила нельзя. Можно картонного.

Оля кивает:

— Хорошо. Пусть картонный. И еще бы я хотела, но тоже нельзя. Я хотела бы золотую рыбку. Живую. Но пусть дадут картонную.

— Нет, золотую рыбку можно живую.

Оля крепко сжимает мамины пальцы.

— Ту, из сказки. Чтобы ей желания говорить.

Анна Николаевна целует ее:

— Да, Олечка. Ту самую. Только желания говорить надо будет не рыбке, а мне. А ей я уже передам. И сразу все будет исполняться. Вот увидишь.

Приказчики вносят большие пакеты в автомобиль. Для мамы и Оли осталось совсем мало места. Оля ощупывает пакеты:

— Это баран. Это поезд. И все мое. Правда, мамочка?

Анна Николаевна обнимает ее:

— Все твое, а ты моя.

Оля трется щекой о мамину шубу:

— Куда мы теперь едем?

— Домой.

— Это где?

— Сейчас увидишь.

Автомобиль снова останавливается. Какой большой подъезд. И зеркала во всю стену.

Мама открывает дверцу в стеклянный ящик, входит в него с Олей, и ящик начинает медленно подниматься.

— Мамочка, куда мы? На небо?

— Лучше чем на небо. Домой, к нам.

Ящик останавливается. Горничная в белой наколке открывает дверь, вносит Олю в квартиру, снимает с нее шубку.

— О, какой ангелочек! — говорит она.

Оля осматривается:

— Как красиво. Мамочка, ведь это дворец? Ты теперь царица?

Лицо Анны Николаевны на минуту темнеет.

— Нет, я совсем не царица. — Она берет дочь за руку. — Ну, пойдем осматривать наш домик.

Да, это праздник. Веселый, волшебный, бесконечный. От восторга, и смеха, и маминых поцелуев все путается в Олиной голове. За завтраком было столько вкусных блюд, столько пирожных и шоколадных конфет. А потом играли в куклы и в поезд, и Оля просила золотую рыбку:

— Чтобы всегда было так.

Золотая рыбка плавала в круглой стеклянной вазе и даже не взглянула на Олю, но мама сказала, что она слышала.

Да, это волшебный праздник. Но от всего этого счастья и веселья Олины глаза слипались и усталые руки роняли игрушки на ковер.

Анна Николаевна уложила ее на широкую кровать:

— Поспи немного, птенчик.

Но Оля испуганно покачала головой:

— Нельзя. А вдруг проснусь, и все как вчера, и тебя нет.

— А ты держи меня за руку. Вот так. Я и не смогу уйти.

Оля положила голову на подушку.

— Все-таки лучше не спать, мамочка, — прошептала она и сейчас же уснула.

Когда она проснулась, было уже темно и в столовой накрывали на стол.

Мама лежала рядом с ней и в темноте, близко наклонившись к ней, не отрываясь смотрела на нее, и по щекам ее текли слезы.

— Мамочка, отчего ты плачешь?

Мама прижала ее к себе:

— От радости.

Обедали вдвоем, и снова подавали очень вкусные блюда. Анна Николаевна кормила дочь с маленькой вилки, подносила стакан к ее губам, вытирала ей рот салфеткой.

— Вкусно, деточка?

— Ах, как вкусно. Еще мороженого, пожалуйста.

И Анна Николаевна послушно накладывала еще мороженого на Олину тарелку. Оля была счастлива, совсем счастлива, так, что счастливее и быть нельзя. И когда мама спросила после обеда:

— Что ты теперь, Олечка, хочешь? — Оля нахмурила лоб и долго думала, что бы пожелать. Желаний больше не было.

Но Оля все-таки придумала, она подняла на маму веселые блестящие глаза:

— Я хочу в цирк.

И мама радостно закивала:

— Вот и отлично. Поедем в цирк. Я ведь уже в прошлом году хотела тебя свести, все денег не было. Помнишь, как мы афиши на стенах рассматривали?

Оля волновалась: