Элита русской разведки. Дела этих людей составили бы честь любой разведке мира

Вторая неприятность ожидала Черняка утром, когда он отправился во французское консульство в Вене. В визе ему отказали, предложив вернуться в Берлин, где «прописан», и там во французском консульстве получить ее. В Вене на тот момент не было человека, с которым разведчик мог бы связаться и получить помощь. И он, поколебавшись, предложил клерку взятку. Чиновник улыбнулся: это другое дело. И пообещал визу в Париж на две недели, если господин сможет доказать, что вернется в Вену. Доказательством мог быть обратный билет из Парижа. Яну Петровичу пришлось потратиться. Денег после взятки хватило лишь на 3-й класс вместо 2-го, как было условлено.

Существует неверное, на мой взгляд, представление о неограниченных финансовых возможностях разведки. Разведчики сберегают для государства огромные средства, но сами зачастую вынуждены считать каждый рубль, доллар, марку…

«Скупость в финансовых вопросах Центра в… последние годы, — напишет позднее в отчете Черняк, — создавала трудности для меня. Не многое помогло успешно развивать нашу работу так, как полное изменение отношения к финансовым вопросам». До того как изменение все же произошло, разведчику не раз приходилось крайне туго, и он вынужден был экономить, порой даже на еде.

В первые годы работы в разведке он получил задание легализоваться в качестве студента. Но удачно начавшаяся акция едва не провалилась, так как по неизвестным причинам не поступили деньги, нечем было платить за обучение. Ян залез в долги к состоятельным коллегам, подрабатывал и даже добывал какие-то гроши, выигрывая в шахматы «у одного американского идиота».

В другой раз Черняку необходимо было обосноваться в стране, но не начинать работу до выхода на контакт с ним. Кто-то из чиновников в Москве распорядился… срезать на это время жалованье на четверть. Жить на эти деньги было можно, но прилично одеваться, заводить нужные знакомства, без чего немыслима работа разведчика, нельзя. И только в 1943 году жалованье Черняку было увеличено до размера, который он считал «очень щедрым и превышающим мои потребности». Потребности же этого скромного человека были невелики, и случавшиеся финансовые затруднения никак нельзя отнести к первостепенным. Жизнь нелегала — это сразу несколько жизней, причудливо соединившихся в одном человеке. Это по крайней мере две биографии, два стиля жизни, две системы ценностей, две идеологии, которые он исповедует, — одну искренне и тайно, другую открыто, но играя роль. Играя по системе куда более жесткой, чем знаменитая Станиславского с ее главным принципом «Не верю!», нельзя сфальшивить даже в малом, ибо возможности поправить игру может просто не быть.

Черняк переезжал из страны в страну и в каждой должен был держаться как ее гражданин, знающий быт, нравы, нормы поведения, язык. Он в совершенстве владел румынским и венгерским, английским и чешским, на французском и немецком изъяснялся с одинаковой легкостью и вполне сходил за коренного жителя Эльзаса. В конце 30-х годов принялся осваивать испанский, намереваясь отправиться в интербригады, воевавшие на стороне республиканцев против Франко, но это не совпало с планами советской разведки. Он располагал одновременно несколькими паспортами, и не только европейскими, одно время использовал даже австралийский. Он менял фамилии, за каждой из которых должен был стоять человек с конкретной биографией. И всякий раз нужно было держать в памяти, кто ты сегодня, каково твое прошлое, куда и зачем теперь направляешься.

Если не оказывалось рядом специалиста, он сам менял фотографии в паспортах, ставил штампы и начинал жить другой жизнью. Так было в 1938-м в Париже, когда после операции аппендицита с последовавшим осложнением он пробыл в госпитале больше месяца, а срок действия паспорта истекал. (Любопытная деталь: операцию Черняку делал сын Марселя Кашена, одного из лидеров компартии Франции.)

Разведчик всегда жил на квартирах проверенных людей, они часто знали его как партийного работника, которому требуется укрытие, но не подозревали о его иной жизни. Стараясь не попадаться на глаза соседям, он выходил из дома и возвращался по возможности в темноте, время от времени проводя ночи в другом месте — когда должен был выполнять работу «в конторе» (выражение самого Яна Петровича).

Соседи лишь изредка видели его. На этот случай была распространена история, что у него имеется постоянное место жительства, а у друзей он останавливается, приезжая по делам. Но история скоро становилась избитой, да и приютившие его друзья уставали от нервного напряжения, от того (и по-житейски это понятно, у европейцев другой менталитет), что в доме все же чужой человек. Черняк вынужден был подыскивать новую квартиру. Через некоторое время история повторялась, и наступало время, когда уже не было людей, которые могли бы его принять. Тогда оставался один путь — выехать, хотя бы на время, из страны.