Элиты Эдема

Голова просто раскалывается, каждая вспышка ярости отдается стуком в висках.

– Не знаю, – говорю я в отчаянии. Я поддаюсь ее словам, ее уловкам. Я ничего не помню. Совсем ничего. Но я чувствую… Это попытка вырваться из слов, как будто какая-то мощная и невероятная сила отчаянно пытается сдержать их внутри меня. Мне кажется, что я забыла что-то. Но я даже не могу вспомнить, что я забыла.

Я не могу быть этой девочкой по имени Рауэн. Я не могу быть вторым ребенком. Вторых детей преследуют, убивают, сажают в тюрьму… или того хуже.

О святая Земля! Внезапно меня бьет как молотом: воспоминание – вернее, просто эпизод из вчерашнего сна – я, привязанная к столу, иглы, прокалывающие мои глаза. Крики. Мои собственные крики и, что хуже, крики невидимых людей в других комнатах. Механические манипуляторы топят меня в ванне с вязким гелем. Я пытаюсь задержать дыхание, но машина давит мне на живот, и я выдыхаю. И вдыхаю. Чувствую, как склизкий гель заполняет мои легкие.

– Я могу доказать, – говорит Ларк. – Я могу привести тебя в пещеру с кристаллами.

Мне хочется ответить «нет». Я хочу приказать ей уйти, а самой укутаться в одеяло, проспать много часов без сновидений и проснуться снова обычной девушкой.

Но другая половина меня заставляет сказать:

– Пойдем.

10

Звезды над нами тускло проглядывают сквозь твердые частицы, рассеянные в атмосфере, чтобы задерживать часть солнечного излучения. Я знаю – потому что читала – звезды были ярче, когда люди жили за пределами Эдема. Но я никогда не видела их иными – просто блеклые мерцающие осколки. Да и как бы я смогла, если никогда не была за пределами Эдема? Никто бы не выжил в этом пекле – отравленном мертвом кошмаре Земли. Земли, которую люди уничтожили, а машина – Экопан – пытается оживить.

Тротуар загорается под нашими ногами, освещая нам дорогу, и затем потухает, когда мы проходим. В этой части города, вдали от развлекательных центров, пешеходов немного. Наши шаги озаряются яркими вспышками на фоне тусклого приглушенного освещения окружающих домов. Эдем знает меня. Конечно, не меня лично. Автоматизированный, управляемый компьютером город не признает во мне Ярроу, пока охранобот не просканирует мои глаза. Но узнает меня, как часть города, освещает мой путь, чтобы мне было удобнее, темнеет, когда я ухожу. Я часть этой искусственной экосистемы.

– Мы, эм… анти-животные, – говорю я Ларк, и на секунду она смотрит нам меня так, словно я все еще под воздействием синтмескалина. Но тут же понимает, что я имею в виду, и подхватывает мысль, словно это продолжение начатого раньше разговора. Вполне возможно, так оно и есть.

– Мы были частью чего-то большего, – говорит она. И я знаю, что под «мы» она не имеет в виду меня и себя или тех, кто живет в Эдеме сейчас, но весь наш род. – Мы были тварями, животными, как ты выразилась. Частью лесов и полей.

– А точно были? – спрашиваю я. – Или мы всегда воевали с природой, подчиняя ее своей воле?

– Ты сейчас о том, во что верят Доминаторы? – осторожно спрашивает Ларк.

– Ну, ведь они еретики? Запрещенная секта, которая считает, что человек должен доминировать над животными и землями. Именно поэтому мы возвысились над всеми остальными. Но… – я хмурюсь, пока мы идем. Я никогда прежде не задумывалась об этих опасных вещах. – На уроках экоистории мы проходили, что все виды конкурируют друг с другом, борются. За еду, за территорию. Они борются внутри своего вида за право быть первыми, защищают соплеменников. Если мы животные, почему мы должны отличаться?

Ларк кончиками пальцев стучит по своей голове.

– Да, наш мозг больше, но что толку? – говорю я. – Что нам это дало?

– Он позволил нам выжить, несмотря на наши ошибки, – говорит Ларк, обводя рукой искусственный, стерильно чистый мир, в котором мы живем. – Он помогает нам осознать, что, если мы когда-нибудь вернемся в природу, мы должны вести себя по-другому.

– А мы будем? Или спустя пару тысячелетий, когда мы сможем без опаски покинуть Эдем, мы снова начнем с тех же самых ошибок?

– Если так произойдет, – говорит Ларк уверенно, – мы не заслуживаем второго шанса.

Мы идем, укутанные ночью, и, хотя я совсем не помню свою прежнюю жизнь, даже если это и правда, во что с трудом верится, необъяснимая ностальгия не отпускает меня. Сентиментальное стремление к прошлому, которое я не могу вспомнить. Я иду сквозь прохладу ночи вместе с кем-то, кого я люблю. Нам встречаются счастливые парочки, что-то нежно нашептывающие друг другу. Есть ли мне место среди всего этого?

Я украдкой смотрю на Ларк, сейчас она шагает уверенно, ее глаза смотрят вперед, она спешит к цели нашего путешествия. Где наше место среди этого? Как странно узнать, что она мой близкий друг, хотя этому чувству всего лишь пара дней.

Друг? Или больше? Она снова промолчала про поцелуй на крыше, и я тоже. Но, когда наши взгляды встречаются, оно неотступно маячит между нами: то нежное прикосновение губ.

Я любила ее?