Элизабет Костелло

Вот главное, о чем ей хотелось бы спросить Роберта Дункана как специалиста по немыслимым соитиям [93], – о том, что́ она не может понять о греках или, если Анхис и его сын были не греками, а троянцами, чужаками, то о греках и троянцах вместе взятых как о древних восточносредиземноморских народах и субъектах эллинистического мифотворчества. Она называет это отсутствием у них духовного начала. Анхис состоял в близких отношениях с божественной сущностью, настолько близких, что ближе не бывает. Не совсем обычный случай. Во всей христианской мифологии, если не говорить об апокрифах, есть только одно похожее событие, да и то в вульгарной форме: бог мужского рода – правда, нужно сказать, довольно обезличенно, довольно удаленно – обрюхатил смертную женщину. Говорят, что Мария потом заявила: Magnificat Dominum anima mea[94], впрочем, возможно, это неправильно понятое Magnam me facit Dominus [95]. Больше она в Евангелиях не произносит ни слова, эта дева, эта несравненная, – словно выпавшая ей судьба поразила ее немотой. Ни у кого из ее близких не хватает бесстыдства спросить: «Ну, и как это было, что ты чувствовала, как ты вынесла это?» Но этот вопрос явно приходил людям в голову, например, ее назаретским подружкам. «Как она это вынесла?» – вероятно, перешептывались они между собой. «Наверное, это все равно как если бы ее трахал кит. Наверное, это все равно как если бы ее трахал Левиафан»; они покрывались румянцем, произнося это слово, босоногие дети колена Иудина, как она, Элизабет Костелло, тоже чуть ли не покрывается румянцем – она ловит себя на этом, формулируя свои мысли на бумаге. Довольно грубая постановка вопроса в среде односельчан Марии; явное непотребство для человека на два тысячелетия старше и мудрее.

Психея, Анхис, Мария: наверное, существуют более подходящие, менее сладострастные, более философские подходы к осмыслению всех этих взаимоотношений бога и человека. Но есть ли у нее время или инструментарий (не говоря уже о желании) сделать это?

Духовное начало. Можем ли мы настолько глубоко быть едины с богом, чтобы оценить, почувствовать божественную сущность? Вопрос, который в наши дни, кажется, никто не задает, кроме разве что ее недавней находки – Сьюзен Митчелл, но Сьюзен тоже не философ; вопрос, который за время жизни Элизабет вышел из моды (она помнит, как это происходило, помнит свое удивление), так же неожиданно, как незадолго до ее рождения вошел. Другие формы существования. Возможно, это более пристойная формула. Есть ли другие формы существования, кроме той, что мы называем человеческой, которые мы можем принимать; и если их нет, то что это говорит о нас и наших ограничениях? Она плохо знает Канта, но этот вопрос кажется ей кантианским. Если она не ошибается, то духовное начало выпустил в мир человек из Кенигсберга, а прикончил его в той или иной мере Витгенштейн[96], уничтожитель из Вены.

«Боги безусловно существуют, – пишет Фридрих Гёльдерлин [97], который читал Канта, – но они живут своими жизнями где-то высоко над нами, в другом царстве, и их, кажется, не очень волнует, есть мы или нас нет». В давно миновавшие времена эти боги сошли на землю, ходили среди людей. Но нам, живущим сегодня, более не дано столкнуться с ними и, уж конечно, выносить их любовь. «Мы пришли слишком поздно».

Круг ее чтения с годами все более и более сужается. Явление распространенное. Но для Гёльдерлина у нее всегда находится время. Великодушный Гёльдерлин – так назвала бы она его, будь она гречанкой. И тем не менее мысли Гёльдерлина о богах вызывают у нее сомнения. Он слишком невинен, думает она, слишком готов принимать вещи по первому впечатлению; он не учитывает коварства истории. Вещи редко такие, какими кажутся, хотелось бы ей наставить его. Когда мы, расчувствовавшись, оплакиваем потерю богов, более чем вероятно, что сами боги и разогревают это наше чувство. Боги не ушли – они не могут себе это позволить.

Странно, что человек, который разобрался с божественной апатией [98], то есть неспособностью богов чувствовать и возникающей отсюда их потребностью вынуждать других чувствовать за них, не обратил внимания на воздействие апатии на их эротическую жизнь.