Элизабет Тейлор

Не привыкшие ни в чем себе отказывать, Бертоны жили на широкую ногу, по-царски, тратя деньги на бесчисленные покупки и увеселения, бахвалясь своим богатством. Бертон во всеуслышание объявил о том, что заплатил 200 тысяч долларов за два места в совете директоров студии «Харлек Телевижп», а Элизабет напомнила ему об их 50 тысячах, вложенных в один парижский бутик. Бертон с жаром вещал о 215 тысячах, заплаченных за норковое манто из сорока двух высоклассных шкурок, которое он сам придумал для жены. Она, в свою очередь, взахлеб рассказывала о приобретенном ею для мужа пейзаже Моне стоимостью 120 тысяч долларов.

«Говорят, что мы с ней вдвоем порождаем большую деловую активность, чем какая-нибудь из небольших африканских стран», — заметил Бертон.

«А почему бы нет? — отреагировала его жена. — Ведь нам так нравится тратить деньги».

Тем не менее, Элизабет пробовала утверждать, будто старается сдерживать свои расходы — «Я трачу всего лишь сто тысяч долларов на платья в год». И тут поспешно добавила: «Разумеется, не считая драгоценностей».

«Элизабет надевает каждый наряд только раз, всего один раз, — рассказывал Эван Ричардс, владелец римского магазина «Тициани», в котором приобреталась большая часть ее гардероба. — Это розовое платье будет выброшено, а ведь здесь, на накидке, меха горностая на пять или шесть тысяч долларов».

Элизабет не понравились четырнадцать небольших перламутровых пуговиц, пришитых на накидку, и она, вызвав дизайнера из Рима в Париж, потребовала, чтобы он сначала все их спорол, затем обтянул розовым бархатом и пришил заново.

«Иногда у меня закрадывается подозрение, что вся наша ручная работа, все наши ухищрения просто бессмысленны. Но Элизабет первая же заметит, если этих мелочей вдруг не окажется, — рассказывает модельер. — Однажды она спросила меня, из натурального ли шелка сделана подкладка на ее платье. Эти маленькие «ухищрения», безусловно, были важны для женщины, которая однажды распорядилась пришить на лиф своего платья триста маленьких бриллиантов, чтобы в свете мощных ламп ей не пришлось сверкать дешевым блеском фальшивых камней».

В другой раз она захватила к своему голливудскому парикмахеру свою собачку и заказала себе парик точь-в-точь такой, как «прическа» у ее любимой собачки.

Элизабет ничего не стоило каждые полгода выкладывать по 960 долларов, чтобы заменить на яхте «Кализма» дорогой уилтоновский ковер, загаженный ее многочисленными собаками.

«Les chiens pissaient partoutb — кричал боцман-француз, нанятый убирать за ее четвероногими любимцами («Собаки мочатся повсюду!»).

Элизабет и ее не приученные к порядку псы и кошки были хорошо известны администрации лучших отелей Европы. В парижском отеле «Plaza Athenee» консьерж как-то раз заметил: «Каждый раз, как она уезжает, приходится убирать из номера ковры, насквозь промоченные собаками».

Собаки и их потомство были для Элизабет чем-то вроде полноправных членов семьи. Однажды в 1968 году они с Ричардом даже взяли в Лондоне напрокат яхту, которую затем поставили на прикол на берегу Темзы, разместив там весь свой зверинец — согласно британским законам, животные должны сначала пройти карантин и лишь затем могут быть допущены в страну.

«Да, милок, нам действительно приходилось выкладывать двадцать одну тысячу шестьсот долларов в месяц, чтобы содержать там собак, — рассказывал Ричард. — А что нам оставалось делать? Элизабет ни за что не желала расставаться со своими любимцами!»

Поскольку экономить не было смысла, Элизабет удовлетворяла свою прихоть, будь то дюжина ночных сорочек от «Диора» по 250 долларов каждая, или же бутылка «Лафитт-Ротшильд» за 150 долларов. Еда являлась первостепенной страстью, удовлетворить которую могла лишь самая изысканная кухня. В зависимости от настроения, это могло означать доставку.из Лос-Анджелеса в Париж, Лондон или Рим чилийского перца.

Репортеры приходили в ужас, отказывались верить, мучительно подбирали превосходные степени в попытке описать бертоновский гедонизм, излишества и причуды, однако Элизабет экстравагантный имидж только радовал, и она при случае стремилась его культивировать. Описывая один из своих домов, она заявила: «Это такое уютное, милое местечко, полное разных дорогих сердцу вещиц, вроде Ренуара. Вы понимаете, о чем я — о том, что создает уют».

Элизабет несказанно гордилась своей художественной коллекцией, включающей такие «дорогие сердцу вещицы», как Пикассо, Утрилло, Дега, Руо, Моне, Писарро, Ренуар, Мари Кассат, Модильяни, Вламинк, Ван Гог, Франс Хальс и Энди Уорхол. Правда, истратив несколько сот тысяч на приобретение этих бесценных образцов мирового искусства, Элизабет сочла излишней роскошью застраховать их.