Елизавета Алексеевна: Тихая императрица

Екатерина знала об этих донесениях и лишь усмехалась: для неё это был ещё один повод упрекнуть молодой двор в расточительстве.

Мария-Антуанетта принимала графа и графиню Северных так очаровательно, что Мария Фёдоровна до сих пор вспоминала почести, оказанные им во Франции. Их повезли на Севрскую фарфоровую фабрику, и там Мария Фёдоровна была потрясена замечательной отделкой туалетного прибора тёмно-синего цвета, да ещё украшенного золотом. Это было настоящее произведение искусства — играющие амуры служили рамой для громадного зеркала, которое поддерживали три грации. Ах, как она ходила вокруг этого туалета, высказывая мнение, что этот чудесный прибор изготовлен только для самой королевы! Она страдала близорукостью и, пока не подошла совсем близко, не могла разглядеть свой герб на каждой из прелестных вещиц прибора.

Оказалось, что такой царский подарок королева заготовила для вюртембургской принцессы, жены Павла. Мария Фёдоровна едва не упала в обморок, рассыпалась в благодарностях королеве и до самой своей смерти хранила этот подарок как самую великую драгоценность.

Екатерина только смеялась, когда получила сообщение и об этом: легко же было купить великую княгиню золотыми безделушками. Но здесь, в России, она постоянно держала малый двор Павла в безденежье, и свои вкусы Мария Фёдоровна должна была соотносить со скромной суммой в пятьсот тысяч золотых рублей, выделяемых императрицей малому двору.

Денег этих постоянно не хватало, Павел делал долги, и Екатерина поджимала губы, когда Павел сам приходил выпрашивать деньги, чтобы погасить долги, или когда поступали счета от поставщиков прямо на имя Екатерины.

— Они меня разорят, — жаловалась Екатерина своим придворным, а в душе понимала, что при бедности и нехватке денег не станет сил у молодого двора тягаться с нею. Она постоянно следила именно за этим.

Для своих фаворитов она денег не жалела и сама часто была вынуждена прибегать к займам, но малый двор, по её мнению, не должен был влезать в долги, и она нередко выговаривала сыну за непомерные расходы, которые разоряют государство.

А вот затея Зубова с индийским проектом так увлекла её, что она сразу же выдала Валериану Зубову три миллиона на первоначальные расходы, в которых он не обязан был ни перед кем отчитываться. Платону же пообещала чин фельдмаршала, если Валериан хоть как-то преуспеет в осуществлении индийского проекта.

Каждый день пылко уговаривал Платон императрицу дать Валериану всего лишь двадцать тысяч солдат, с ними его брат должен был пройти всю Персию, оставить гарнизон у границы с Тибетом, а затем, повернув обратно, пересечь Анатолию, взять Анапу и отрезать Константинополь от Азии.

К этому времени, перевалив через Балканы, под стенами Стамбула, с Валерианом должен был соединиться Суворов, а уж сама императрица, как лично командующая флотом, подъехала бы к Константинополю морем.

И что самое странное в этой сумасшедшей затее — младший Зубов действительно приблизился к Персии, занял часть её территории и одержал ряд побед над слабыми гарнизонами персидских крепостей.

Правда, он не взял Испагань, главный город Персии, но зато занял Дербент и овладел ещё несколькими городами на берегах Каспия.

Реляциями брата хвастал Платон. Едва только появлялся курьер с театра войны, как Платон на все расспросы придворных пренебрежительно говорил:

— Пустяки, ещё один город взят нами...

Но чем дальше, тем сложнее становилось положение этой экспедиции.

Туземцы начали защищаться, стойко отражать удары русских, и в конце концов эта безумная затея закончилась полным крахом.

Валериан требовал денег и подкреплений, Екатерина высылала ему всё новые и новые миллионы рублей и сотни солдат, и всего этого было мало.

Потому и приходилось ей поджимать расходы малого двора...

Но она знала, что после Парижа и Берлина, когда ей пришлось обрезать оборки у платьев, Мария Фёдоровна уже была всецело на стороне Екатерины: императрица укротила её именно с помощью этих оборок и отмены перьев в причёсках. Но Екатерина ценила Марию Фёдоровну, хоть и не давала ей денег: три богатыря, рождённые этой немецкой принцессой для русского престола, примирили императрицу с невесткой. С её же помощью рассчитывала Екатерина усмирить Павла навеки.

Выбрав ничтожный повод для вызова великой княгини в Петербург, она уединилась с нею в своём овальном кабинете, запретив кому-либо входить.

Екатерина начала разговор по-немецки, чтобы великая княгиня лучше понимала её: ни по-французски, ни по-русски Мария Фёдоровна так и не научилась улавливать все оттенки речи.

— Как находишь свою невестку, Мария? — задала она коварный вопрос.

Хорошо знала, что Мария Фёдоровна не жалует Елизавету, потому что та уж слишком затмевает великую княгиню и красотой, и умом, и добронравием.

Мария Фёдоровна только пожала пышными полными плечами, едва прикрытыми самым модным платьем.

— Что, хороша? — продолжила Екатерина.

— Молода очень, — туманно ответила Мария Фёдоровна.