Елизавета I

О женитьбе прознал Симье и сообщил о ней Елизавете буквально за несколько недель до прибытия Алансона. Королева и так вся извелась от тревог и ожиданий, и измена Лестера произвела на нее тем более тяжелое впечатление. Она пришла в ярость. До чего же это похоже на Лестера — действовать за ее спиной! Малодушный предатель! Что же до Летиции, то иного определения, кроме «кровожадная волчица», для нее у Елизаветы не нашлось. Что же, пусть Лестер подумает теперь о своем будущем; королева велела схватить его и заключить в уединенный замок в Гринвиче, за которым должен был последовать мрачный Тауэр.

Как бы ни была рассержена и уязвлена Елизавета, как бы ни жаждала отомстить, не могла она не улавливать некоей причудливой параллельности в линиях жизни — ее собственной и Лестера. Люди говорили, что родились они в один и тот же час, так что одинаковый знак был дан им уже с рождения. А теперь, достигнув зрелого возраста, оба вознамерились вступить в брак. Граф был годом старше королевы, вот и женился на год раньше; теперь ее очередь. К тому же в его женитьбе была какая-то печальная уместность, ибо, как бы ни оплакивала Елизавета утрату Лестера как возможного мужа, его союз с Летицией Ноллис окончательно развязывал ей руки. И как бы тонки ни были романтические узы, связывающие ее с этим человеком, теперь они оказались порванными окончательно. Можно с легким сердцем выходить за Алансона.

Тот прибыл в Лондон 17 августа. Торжественной встречи не устроили, ибо хотя сам визит Алансона был секретом Полишинеля, официального характера он не носил и упоминать о нем никому не позволялось. Пелена секретности, свидания тайком придавали сильный эротический оттенок состоявшемуся наконец личному знакомству Елизаветы с ее воздыхателем-мальчиком. О первой встрече никаких свидетельств не сохранилось, так что остается лишь гадать, играл ли тогда герцог роль страстного, настойчивого влюбленного или отдал инициативу Елизавете, которая постепенно сбрасывала с себя маску настороженной официальности, жесткой скованности, оборачиваясь к собеседнику лицом теплым и человеческим. Скорее всего они собирались найти друг в друге лишь терпимых партнеров; на самом же деле разом возникла взаимная симпатия, а кончилось все так и просто увлеченностью.

«Королева в восторге от Алансона, а он от нее», — грустно отмечал испанский посол Мендоса. Ей приятно его обращение, нравятся его манеры, да и внешность, кажется, отнюдь не отталкивает. Короче говоря, «он сделался для нее единственными мужчиной». Если Си- мье стал ее Обезьянкой, то Алансон — Лягушонком. Он даже подарил ей брошь с намеком на это прозвище — на золотом цветке золотой лягушонок с головой герцога.

Тех людей при дворе, что обычно дергают за ниточки и потому всегда знают, что вокруг происходит, тайные встречи парочки приводили в совершенное отчаяние. Даже членов Совета ни во что не посвящали. Им просто приходилось делать вид, будто ничего не происходит, хотя своего отношения к брачным планам королевы, весьма их тревожившим, никто из них не скрывал. Тот факт, что Елизавета лично вела дела с Алансоном и Симье, уже сам по себе свидетельствовал о беспрецедентно серьезном характере переговоров. «Многие из тех, кто при одной мысли о возможности такого брака только улыбался, теперь вынуждены признать, что, судя по всему, к нему именно дело и идет», — писал Мендоса.

Елизавета же буквально наслаждалась происходящим, всеми его деталями — отчасти потому, что ей было просто интересно, отчасти потому, что хотелось позлить советников. Она использовала Алансона в качестве наживки — например, устраивая бал для придворных, прятала герцога, но так, что всем было видно, за шторами. И танцевала словно бы специально для него — с большей легкостью и подъемом, чем обычно, — и, ловя его взгляд, подавала тайные сигналы, тем самым опять-таки привлекая всеобщее внимание к герцогу.

Само сватовство, атмосфера тайны, ну и любовные знаки внимания со стороны вполне симпатичного, как выяснилось, юного герцога все стремительнее влекли Елизавету к естественному финалу. Она видела в Алансоне «Защитника свободы бельгийцев против испанской тирании» — титул, дарованный ему нидерландцами. Он был невысок ростом, но крепок духом; разве не заявил он — в ответ на слова о том, что французы никогда не признают его своим королем, если он женится на Елизавете, — что всякий, кто воспротивится этому браку, — его враг?

Надо выходить замуж, повторяла она себе. А коли надо, то пусть ее избранником будет этот мужчина. Места для кривых ухмылок и иронических замечаний в собственный адрес («Как раз в моем возрасте только и толковать о браке», — бросила она всего несколько месяцев назад) не осталось. Пора было окончательно приводить в порядок брачный договор.