Елизавета I

считающих нужным скрывать свои взгляды. Наказывая Стаббса, Елизавета наказывала всех пуритан за дерзость и самоуверенность, ибо они, по сути, бросали вызов верховной власти, не признавая иного авторитета, кроме авторитета Библии (так, как они ее понимали), и без колебаний вставали в позу обвинителя, осуждая поведение всех и вся, включая ее величество.

Церковь, созданная Елизаветой еще в самом начале ее царствования, была построена на основе компромисса. Отличаясь политической целесообразностью, духовно она, однако, оставалась совершенно бесплодной. Равнодушных не трогала, а мужчинам и женщинам страстной веры представлялась институтом пустым и ненужным: ее ритуалы казались лишь бессодержательной, пусть и яркой, риторикой, ее священство — людьми ограниченными, ее доктрина — далекой от теплой человеческой веры.

Иные католики не принимали такую церковь вовсе, хотя большинство в открытую своего отношения не выказывали и на обедню ходили; иные протестанты уже в первые годы царствования Елизаветы начали формировать в недрах этой церкви собственную «параллельную церковь», предназначенную для нравственного перевоспитания всего общества. Правоверные священники-пуритане устраивали еженедельные сборища, на которых совместно читали Библию и молились, избавляясь таким образом от любого самомалейшего греха в собственных душах. Обыкновенные прихожане, вдохновленные примером пастырей, тоже приходили на эти регулярные «очищения», отдаваясь святому делу исправления нравов — собственных и чужих.

Сила пуританского движения заключалась в его радикальной, бескомпромиссной точке зрения на удел человеческий. Они признавали лишь полную святость, все остальное — от лукавого, сатанинский грех. Жизнь — поле битвы добра со злом, и испытание пройдут только те, кто закован в броню праведности и идет к цели твердо и неуклонно. «Сатана рычит, аки лев, мир сходит с ума, — писал один пуританин своему единомышленнику в 1578 году. — Антихрист идет на все что угодно, лишь бы с волчьей прожорливостью испить крови паствы Божьей».

Мир предстает в мрачном свете, в котором все видится как некий знак грядущего, звучит как зловещее предзнаменование.

Суровые времена взывают к особенной бдительности. Поэтому в каждом приходе должны быть тайные наблюдатели, отмечающие грехи заблуждающихся, а тех, в свою очередь, следует призывать на еженедельные сборища для наставления. «Богохульство, разврат, пьянство, преступление закона Божьего, дурной язык» — все должно быть тщательнейшим образом выведано, а виновные сурово наказаны. Но это только начало. Молитвы, неуклонное посещение проповедей, от которых волосы встают дыбом, долгие воскресенья, целиком отданные благочестивым размышлениям, изучение Библии и церковного ритуала — таковы предпосылки праведной жизни, являющей собой подготовку к концу света. Дети пуритан воплощают свой духовный искус уже в именах: Реформация, Страдание, Прах, Избавление. Избави Бог от Греха встречается в детской с Господи Спаси и Помилуй; церковно-приходские книги 70—80-х годов представляют собою настоящий богословский лексикон, чаще других встречаются Покаяние, Сотвори Благо и Стойкость.

Фривольные нравы елизаветинских времен были противны истинным пуританам. Актеров изгоняли из городов, костюмированные танцы в нарядах средневековья запрещались, как и всякого рода маскарады, когда выяснялось, что они собирают народа больше, чем проповеди. Нераскаянные грешники повсюду жаловались на священство, не позволяющее им веселиться, и действительно, легкая музыка, флейты и барабаны заглушались мощными и торжественными гимнами. Влияние, оказываемое пуританами, было гораздо сильнее, чем можно было ожидать, имея в виду их численность; объясняется это, быть может, тем, что, попадая в круг обычных людей, они сразу же выделялись обликом и поведением. Их лица — не лица, а маски с печатью самоотреченности; они держатся строго и прямо, в самой походке их угадывается твердая решимость и целеустремленность. Никаких украшений они себе не позволяют, и одежда их, являясь упреком щеголям, словно намекает на готовность к умерщвлению плоти.

Особо были заметны пуритане при дворе, где их строгое, аскетическое платье резко контрастировало с вызывающей роскошью камзолов всех остальных. Точно так же на фоне причудливых причесок модников, скалывавших локоны булавками или подвязывавших их шелковой лентой, сразу бросались в глаза растрепанные, до плеч длиною волосы избранных. Вызов соперничал с исключительной простотой, пышность — с демонстративной скромностью. И пуритане в этом соперничестве выглядели предпочтительнее, во всяком случае, больше запоминались.