Елизавета и Маргарет. Частная жизнь сестер Виндзор

На пути пышной процессии ожидались тысячные толпы, а радиотрансляцию королевского праздника хотели услышать миллионы людей. Вначале королева возражала против телевизионной трансляции, и в этом ее поддерживали мать, Черчилль, Ласселс и архиепископ Кентерберийский д-р Джеффри Фишер. Они опасались, что привычка королевы облизывать губы может смазать впечатление от возвышенного зрелища. Елизавета серьезно относилась к божественному значению коронации, когда обыкновенный смертный превращался в мощный символ, чуть ли не в божество. Торжественный ритуал насчитывал более тысячи лет. В глубине души Елизавета была традиционалисткой и противилась тому, чтобы священное событие проходило под бесстрастным оком телевизионных камер. Кроме того, это означало дополнительный стресс. Малейшая оплошность, каких случилось немало при коронации отца, была бы навсегда зафиксирована и многократно повторена. Елизавета, которая не могла заснуть, если ее туфли не занимали строго предназначенное им место под кроватью, не хотела ставить под угрозу себя, свое имя и имя своей семьи в угоду технической моде.

Когда у ее отца спросили разрешения оснастить Вестминстерское аббатство телевизионными камерами, он категорически возразил, так что его мнение, совпадавшее с ее собственным, решило дело. Что вполне удовлетворяло короля, подходило и ей. В этом принципиальном вопросе она серьезно поссорилась с мужем, которого назначили председателем комитета по подготовке коронации. Филипп хотел рассеять полумрак, царивший в магических стенах. Он считал, что телевизионная трансляция найдет отклик у молодого поколения и ознаменует начало новой динамичной Елизаветинской эпохи. Мнение принца не приняли во внимание, и правительство в октябре объявило о решении транслировать церемонию по радио. Не прошло и нескольких часов, как политики и газетные редакторы, не говоря уже о телевизионной компании, подняли шум.

Газета Daily Express возмущалась: «Просто невероятно, что народ лишат возможности увидеть кульминацию замечательного и выдающегося события в британской истории»⁴³. На этот раз народная воля, горячо поддерживаемая телевизионным руководством, возобладала. Лавина писем с протестами на решение не пускать камеры в аббатство ошеломила министров и членов парламента. Большинство членов парламента согласились со своими избирателями. В том же октябре министры пересмотрели решение. После долгих кабинетных обсуждений они решили, что в свете серьезного народного разочарования они должны отменить свой вердикт. Королева тоже изменила свою точку зрения и разрешила присутствие камер, оговорив некоторые сакральные моменты как не подлежащие всеобщему обозрению.

Теперь, когда телевидение стало частью церемонии, Елизавета твердо решила, что камеры не зафиксируют ни малейшего промаха с ее стороны. Она проводила многие часы в Белой гостиной Букингемского дворца, репетируя свою речь и проходя по импровизированному коридору между указателями и ограничительной лентой, которые отмечали каждую часть церемонии. Она многократно слушала записи отцовской коронационной церемонии, отмечая особо трудные моменты. Посреди ежедневных дел то и дело примеряла неудобную корону святого Эдуарда из чистого золота с украшениями из рубинов и сапфиров. Требовалось время, чтобы привыкнуть к ее пяти фунтам веса[18]⁴⁴. Порой она практиковалась на мешочке с мукой вместо короны и прикрепляла к плечам белую материю, заменявшую парадную мантию. Во время одной из репетиций она отозвала в сторону епископа Дарема и умоляла его не шевелить бровями, поскольку это вызывало у нее смех⁴⁵.

Во время отцовской коронации священная церемония чуть не превратилась в фарс. Корону надели на его голову не той стороной, епископ встал ногами на его мантию, и отец не мог сдвинуться с места; Библия оказалась слишком тяжелой, и в качестве последнего унизительного штриха палец архиепископа Кентерберийского оказался на тексте присяги и мешал королю ее зачитать. Помня все эти промахи, королева обращала внимание на каждую деталь. Она просила, чтобы в Вестминстерском аббатстве положили ковер с коротким ворсом, чтобы не застревали каблуки и шлейф, а корону распорядилась пометить двумя звездочками, чтобы архиепископ Кентерберийский мог отличить переднюю часть от задней. Она выбирала цветы и знакомилась с дизайном специально выпускаемой к событию почтовой марки. Обычно она не отличалась тщеславием, но тут просмотрела десятки своих фотографий, выбирая макияж и помаду для крупных планов на телеэкране. Несмотря на все эти скрупулезные приготовления, модельер Норман Хартнелл пришил к платью крошечный блестящий цветок клевера с четырьмя лепестками – на счастье.