Но следовало еще избрать способ лишения Марии Стюарт жизни. Практика XVI века подсказывала простой путь — убийство, инсценированное как несчастный случай, или с последующим наказанием «виновных». Ни у кого, начиная с Лейстера и заканчивая Яковом Шотландским, не было сомнений в том, что такой путь — наилучший. Даже философски настроенные католические союзники Марии замечали, что в этой ситуации «было бы лучше отравить ее или задушить подушкой, но не подвергать открытой казни». Елизавета мечтала, чтобы кто-нибудь совершил это убийство, но ее верный слуга Эмиас Полет, тюремщик Марии, горячий протестант и набожный человек, наотрез отказался взять грех на душу.
Поскольку политическое убийство не состоялось, оставалась политическая казнь. Ее назначили на 8 февраля 1587 года. Приговор повез в Фотерингей клерк Тайного совета Роберт Бил. Он остался посмотреть на казнь и запечатлел на рисунке все происшедшее в замке в тот роковой день.
В главном зале замка, где жарко пылал камин, чтобы присутствующие могли унять дрожь волнения, был сооружен большой помост с плахой. Стражи было немного — всего восемь алебардщиков, да и сдерживать им было особенно некого. Не было сочувствующей толпы, к которой Мария могла бы воззвать перед смертью. Эшафот окружали лишь семьдесят человек — верные дворяне из местных протестантов. Королева Мария, одетая во все черное, с белой вуалью на голове взошла на помост и, прощаясь со слугами, мужественно убеждала их радоваться, так как «бедствия Марии Стюарт скоро придут к долгожданному концу». Она гордо отклонила увещевания епископа Питерборо обратиться перед смертью в «истинную» веру, помолилась и бестрепетно положила голову на плаху. Когда с криком «Боже, храни королеву!» палач поднял отсеченную голову, она внезапно выскользнула у него из рук, оставив в сжатых пальцах лишь парик. К его ногам покатилась седая, коротко остриженная голова сорокачетырехлетней королевы — той, что проиграла. Потом ее на целый час выставили в окне замка на обозрение толпы.
Другая королева в это время доигрывала в Лондоне последний акт трагедии. Как в свое время Карл IX и Екатерина Медичи после Варфоломеевской ночи оправдывались и делали вид, будто не ведали о надвигавшейся трагедии, чтобы дать возможность европейским монархам сохранить дипломатические отношения с Францией, так теперь Елизавета должна была что-то предпринять, чтобы не поставить под угрозу свою «добросердечную дружбу» с Генрихом III Французским и Яковом VI Шотландским. Как всегда, монархи оставляли бурные страсти, сопереживание и гнев толпе, а сами находили общий язык в самых невероятных, с точки зрения искренних верующих, ситуациях.
Убедившись, что казнь свершилась, Елизавета вдруг обрушилась с упреками на Дэвисона, заявив, что не приказывала ему передавать подписанный ею приговор членам Тайного совета. Она якобы еще собиралась раздумывать над судьбой Марии Стюарт. Это и стало официальной версией для союзников. Казнь как случайность, разновидность несчастного случая? Повидавшие на своем веку многое, соседи согласились с объяснениями. Не вовремя подвернувшегося Дэвисона более чем на год отправили в Тауэр, откуда затем тихо извлекли. И он до конца своих дней получал жалованье за роль козла отпущения, которую играл не слишком долго.
Парадоксально, что Елизавете, так долго служившей единственной спасительницей шотландки, так долго терпевшей все ее претензии и опасные интриги, теперь приходилось прибегать к фальшивым уловкам и оправдываться за казнь, которой ее подданные требовали от нее в течение двадцати лет. Приговор Марии Стюарт был волеизъявлением нации, но, какой бы широкой поддержкой ни пользовалось это решение, какова бы ни была доля участия парламента и суда в том, что оно было принято, моральная ответственность неизбежно ложилась на одну Елизавету. И со временем она осталась одна перед судом общественного мнения, смотревшим на нее с позиций другого времени и морали других эпох. Особенно усердствовали в обвинениях манерные викторианцы. Но если бы победа досталась не ей, а королеве-католичке, что стало бы с протестантской Англией? Пришлось бы тогда им, не самым благодарным потомкам Елизаветы, гордо распевать: «Правь, Британия, морями!»? В жертву будущему величию Британии были принесены кровь Марии Стюарт и душевное спокойствие Елизаветы. Пусть эти жертвы были неравноценны, но горе проигравшему.
Смерть несчастной королевы Шотландии поразительно мало значила для событий, последовавших за ее казнью. Вторжение испанцев в Англию в 1588 году с ее именем на устах было вызвано совсем иными причинами. Великая Армада подняла паруса, чтобы воздать англичанам не за шотландскую королеву, а за «голландскую корову» и «подпаленную бороду» короля Филиппа.