Елизавета. Золотой век Англии

С возрастом ее дамское тщеславие лишь возрастало. В моменты раздражения она срывалась на своих более молодых и более привлекательных фрейлин, обвиняя их в разнузданности и непокорности. Как раз незадолго до прибытия Андре Юро в покоях королевы произошло несколько некрасивых эпизодов. Так, Елизавета обвинила фрейлину Мэри Говард в невыполнении ее указаний, хотя на самом деле злилась на ее красоту и кокетливые любезничания с графом Эссексом[1097]. Приведем знаменитое описание нрава Елизаветы, принадлежащее Джону Харингтону: «когда она улыбалась, то будто бы само солнце светило на нас, и всякий пытался сполна нагреться в его лучах; но чу! — внезапно собирались тучи и разражалась гроза, да такая, что от молний не было спасения никому»[1098].

Увы, истории де Месса в неточном переводе кочевали из одной биографии Елизаветы в другую. В них 64-летняя Елизавета предстает перед французским послом в вызывающих нарядах, желая показать, что она — пусть уже и не помышляющая о замужестве и детях — сексуально привлекательна: «Я еще не собираюсь умирать, господин посол. Я не так стара, как многие считают»[1099]. Однако полные французские оригиналы дневников де Месса рисуют нам подлинную картину: блестяще владеющая итальянским языком и любящая все итальянское, Елизавета собиралась доказать бывшему послу в Венеции, что способна играть в их игры. Одновременно флиртуя и сохраняя дистанцию в равных долях, она часто разговаривала с французом именно на итальянском.

Во время первой встречи с послом Елизавета была одета в свободное платье из белой и ярко-розовой ткани, которую сам де Месс описал как «серебристую марлю» (по-видимому, шелковая ткань была украшена буфами из белой марли или в нее были вплетены тончайшие полоски из серебра). У платья были широкие рукава, окаймленные красной тафтой, а спинку украшал высокий стоячий воротник, покрытый рубинами и жемчугом. Вот уже два года, как платья подобного фасона — закрытые спереди, с глубоким вырезом, широкими рукавами и высоким стоячим воротником — проникли в Англию из Италии, бывшей тогда законодательницей мод. Рукава подвязывались тесьмой или застегивались на золотые пуговицы и украшались дополнительными миниатюрными свисающими рукавами, делая подкладку почти невидимой. Из описания посла явствует, что у платья Елизаветы были именно такие рукава. Он также сообщает очаровательную подробность: во время их разговора королева постоянно теребила эти свисающие миниатюрные рукава[1100].

Что же вместо этого мы в течение многих лет читали в дурном английском переводе? Елизавета была разодета в пух и прах, нарочито подчеркивая свою сексуальность:

Передняя часть платья была открыта так, что он мог видеть почти всю ее грудь. При этом она постоянно расстегивала все больше пуговиц своего одеяния, как если бы ей было жарко… Грудь была в морщинах [далее в рукописи несколько слов пропущено], однако ниже, покуда мог видеть глаз, ее кожа казалась ослепительно-белой и нежной[1101].

Однако в оригинале, обнаруженном в Национальной библиотеке, написано черным по белому: де Месс мог видеть toute sa gorge et assez bas, то есть шею и «в достаточной мере то, что ниже»[1102]. Дело в том, что французское слово gorge может означать как горло, шею, так и женскую грудь (и именно так и истолковал его английский переводчик), но в XVI веке такого значения у него еще не появилось. Призовем на помощь специалиста в области этимологии и лексикографии Рэндла Котгрейва. Долгие годы он жил во Франции и в 1611 году выпустил монументальный труд «Словарь французского и английского языков». В этом словаре сказано, что слово gorge означает «горло, глотку, нижнюю часть зева». Если речь шла о женщине, то могло иметься в виду все, что располагается между шеей и молочной железой. Однако Котгрейв заверяет, что для обозначения самой «груди» употреблялось слово la seine.