Елизавета. Золотой век Англии

Ничего хуже придумать он не мог, ведь Елизавета очень почитала своего отца, даже несмотря на то, что он приказал казнить ее мать. Однако и этим граф Эссекс не ограничился. По словам Рэли, уже выходя из зала, он произнес — так, чтобы Елизавета услышала: «Ум ее стал так же худ, как и стан». Рэли был возмущен этими словами и решил, что на этот раз граф совершил нечто непоправимое[1083].

В благонамеренном письме сэр Томас Эгертон, генеральный прокурор, сменивший сэра Джона Пакеринга после его смерти на посту лорда — хранителя Большой печати, увещевал графа Эссекса принести королеве извинения и просить у нее прощения: «Пока Вы зашли еще не так далеко и можете возвратиться назад без опаски, тогда как дальнейшее следование по избранному пути опасно и безрассудно. Задумайтесь, так Вы даете своим недругам преимущество, которого иначе они никогда бы не заполучили»[1084].

Но Эссекс и слушать не хотел: «Позвольте Вам сказать, что есть случаи, когда нужно обжаловать решения всех земных судий. И если это верно, то сейчас случай именно такой, ибо высший земной судья определил мне наказание без всякого суда и следствия».

Коль скоро претерпел я злейшее из унижений, то должен подать и жалобу, и не сам ли Господь Бог дает мне на это право? Не будет ли мое бездействие нечестивым? Не могут ли и правители ошибаться? И разве не могут быть подданные оболганы и оклеветаны? Ужели безгранична земная власть? Прошу прощения, милорд, но так я мыслю и менять своих принципов не хочу[1085].

Задавая эти риторические вопросы, Эссекс представал не только бунтарем, но и атеистом — он отказывал королевской власти в богоданности. И с этого момента граф Эссекс пребывал всецело в мире своих фантазий, куда более опасных, чем мечтания Рэли о золотых горах и стране Эльдорадо. Если Елизавета когда-то и испытывала к Эссексу чувства, подсознательно воспринимая его как заместителя своего возлюбленного Лестера, то теперь этому пришел конец. Она была королевой и женщиной: Эссекс ошибался, думая, что сможет так просто подчинить ее волю своей. Их многолетняя привязанность разорвалась. Осталось досмотреть финальный акт этой драмы.

17 Устремления к миру

На момент возвращения Эссекса с Азорских островов в Плимут в октябре 1597 года военное противостояние Англии и Испании тянулось уже дольше, чем Первая и Вторая мировые войны, вместе взятые. Государственный долг Испании был огромен. Филипп II никогда по-настоящему не следил за финансами. Даром что галеоны исправно везли из Нового Света золото и серебро, страна в период его правления пережила несколько финансовых кризисов, вызванных постоянными войнами, непомерными военными расходами и необходимостью погашения растущих долгов. В ноябре 1596 года казначейство Испании подсчитало, что королю в ближайший год необходимо выплатить 11 млн дукатов (около 4 млрд долларов в пересчете на современные деньги), а общий дефицит к концу 1598 года составит 16 млн дукатов, а к концу 1599 года — 26 млн[1086]. И Филипп нашел очень остроумное решение — он объявил себя банкротом. Итальянским и немецким банкирам, работающим в Антверпене, Генуе и Севилье, он заявил, что их кредитные соглашения с ним (asientos) с точки зрения канонического права — незаконное лихоимство и что их следует заменить испанскими государственными ценными бумагами (juros), процентная ставка в которых была значительно ниже. Неизбежным результатом такого поступка стало массовое изъятие денег из банков, резкое падение ликвидности, неистовые колебания обменного курса и коллапс международной торговли.

Но куда более серьезными оказались психологические последствия этого банкротства. Филипп более не мог всерьез восприниматься как гроза еретиков и вероотступников и выступать гарантом поддержания миропорядка, установленного испанскими Габсбургами. Финансовые кризисы ему приходилось переживать уже трижды — в 1557, 1560 и 1575 годах, однако на этот раз долг был слишком велик, и Испании пришла пора понять, что золотая жила Нового Света рано или поздно будет исчерпана. Впервые с начала военного противостояния с Англией действительно реальной стала перспектива поражения. До этого ни о каких мирных переговорах с Елизаветой или мятежными голландцами Филипп и слышать не хотел, но на этот раз его советники проявили настойчивость: «В конце концов, цель всякой войны — мир, вопрос лишь в условиях его достижения»[1087].