Елизавета. Золотой век Англии

Теперь спасти репутацию Елизаветы как защитницы протестантской веры мог бы лишь «безумец» (по крайней мере, именно так в частной беседе выразился Бёрли). В разгар процесса над Картрайтом в Звездной палате некто Уильям Хэкет, неграмотный солодовник из Нортгемптоншира, который, как поговаривали, был не в себе, заявил, что является Иисусом Христом и что конец света не за горами. Ранее Хэкет был обращен в пуританство и, после того как «дрался со свирепейшими из львов в королевском зверинце в лондонском Тауэре и не был растерзан ими», стал считать себя реинкарнацией ветхозаветного пророка Даниила. Спустя неделю или около того Хэкет объявил себя «королем Европы». Он и двое его сообщников заявили о намерениях освободить из тюрьмы Картрайта, убить Уитгифта и свергнуть королеву с трона.

Вскоре после этого происшествия в квартиру Хэкета ворвались солдаты королевы. Хэкет был взят под стражу, осужден за предательство и приговорен к смерти. Все то время, пока его везли в телеге к виселице на улицу Чипсайд, расположенную недалеко от собора Святого Павла, он продолжал кричать, что он новый Мессия, и «поносить и проклинать Ее Королевское Величество самым гнусным образом».

Жителям Лондона, которых сцена казни Хэкета повергла в ужас, этого было достаточно. Отныне и впредь любого пуританского отступника, кем бы он ни был и откуда бы ни явился, ждала лишь одна судьба: обвинение в богохульстве и подстрекательстве к мятежу[592].

Новый, поистине драконовский закон о пуританстве ясно дал понять членам Тайного совета, что со всеми врагами своей Церкви Елизавета намерена обходиться одинаково сурово. И это означало, что по примеру Уитгифта, обрушившегося войной на «сектантов-изменников», надлежало поступать и с диссидентами-католиками[593]. Вероятно, эти же соображения руководили королевой два года назад, когда она решила нанести визит в Каудрей в разгар еженедельной мессы виконта Монтегю, где ее тайные советники приняли новые жесткие прокламации против католиков.

Особой славы охотника за католиками добился главный королевский следователь Ричард Топклифф, крайне жестокий и опасный человек с явными психопатическими наклонностями, совмещавший свою основную деятельность с должностью пыточных дел мастера. Неоднократно обвинявшийся своими жертвами в проведении обысков без достаточных на то оснований и в применении пыток без необходимого для этого ордера, Топклифф стал грозной и мрачной фигурой, о которой почти все слышали, но предпочли забыть. Наиболее раннее упоминание его как «слуги Ее Величества» датируется 1573 годом, и вопрос о том, насколько сильно Елизавета поощряла или не поощряла его деятельность, до сих пор остается открытым[594]. Почти все ее биографы вслед за Кэмденом полагают, что королева не была с ним близко знакома. При этом существуют серьезные архивные свидетельства в пользу того, что она все же встречалась с Топклиффом лично, полностью одобряла его методы и, более того, получала от него донесения напрямую, а не через посредников.

Беспринципный, корыстный и продажный, любитель моды и обладатель «пронизывающего взгляда» и зловещего змеящегося почерка, которыми сам он весьма гордился, Топклифф родился в Ноттингемшире. В двенадцать лет Топклифф осиротел, после чего рос под опекой дяди. Позднее он получил образование юриста и был принят в коллегию адвокатов, хотя, судя по всему, никогда не занимался адвокатской практикой. В 1557 году, когда ему было около 25 лет, он вступил в (несчастливый) брак с дочерью сэра Эдуарда Уиллоуби из Уоллатона по имени Джейн, чья племянница Маргарет состояла в свите Елизаветы в период правления Марии Тюдор[595].

Впервые Топклифф был нанят на королевскую службу Лестером в период репрессий, последовавших за Северным восстанием, для доставки посланий Елизавете. Топклифф также добился расположения графа Шрусбери, опекуна Марии Шотландской, с которым начал переписываться из Лондона, находясь при дворе. В 1578 году он поведал Шрусбери о том, как Елизавета, которую он сопровождал в одной из ее летних поездок, обратила его внимание на «всяких распутных папистских тварей», которые нередко приезжали на курорт в Бакстон. В ответ на это Топклифф рассказал ей о некоем «то ли Дирхэме, то ли Дюранде», которого он называл «мерзким попом-папистом» и сексуальным преступником, «рыскавшим в тех краях», и предлагал загнать в ловушку[596].