Элизиум

Психовать сейчас будет бессмысленно, поэтому я напеваю Sunday Morning, чтобы держать себя в руках. По некой причине это даже кажется уместным – петь нашу свадебную песню здесь, на моих грядущих похоронах.

Я уже почти дохожу до припева, когда сзади снова скрежещет металл. Голос меня подводит, но это уже неважно: незнакомец во тьме подпевает мне. Хрипло, приглушенно, едва разборчиво, но эту мелодию я не смогла бы перепутать ни с чем и никогда.

Позади меня снова загорается лампа, затем еще одна, и постепенно коридор вновь заливается светом. В десяти лампах от себя я вижу человека – такого высокого и широкоплечего, что он почти заполняет собой весь проем. Незнакомец несет топор, раскачивая им туда-сюда. Каждый раз, когда лезвие касается пола, металл жалобно стонет.

Все мое спокойствие развеивается как дым. Я разворачиваюсь и со всех ног бросаюсь прочь по коридору. Еще пару минут назад моя рука была цела, но я чувствую, как боль возвращается, и в конце концов она начинает при каждом шаге прошивать мне бок. Я обнимаю больную руку здоровой, но упорно не сбавляю шаг. В ушах грохочет, и в кои-то веки это не биение моего сердца, а топот человека с топором, который бежит за мной.

Впереди с одной стороны распахивается дверь, и остановиться я не успеваю. Я врезаюсь в створку и отлетаю в стену. Из сломанного носа хлещет горячая кровь, передний зуб надколот. Я моргаю, пытаясь прийти в себя, но когда додумываюсь протянуть руку к двери, та уже закрывается снова. Пытаясь успеть, я дергаю ручку, но, как ни пытаюсь, она не поворачивается.

Краем глаза я замечаю блеск металла и успеваю увернуться – мужчина с топором наносит удар. Забыв об этой двери, я бегу дальше, но теперь и другие начинают наобум распахиваться и закрываться передо мной. Одна из них задевает мое больное плечо, и от боли меня почти что рвет.

Каким-то чудом мне удается опередить одну из открытых дверей, и за ней я успеваю заметить лестницу. Я хватаюсь за край створки, пытаясь подтянуться к ней, но дверь меня не дожидается. Она резко захлопывается, придавив мне руку.

Я кричу от боли. Кровь кажется черной на фоне алого металла, и как я ни дергаю ручку, открыть дверь снова не получается. Я пинаю сначала стену, потом незнакомца с топором, когда он подбирается ко мне, но деваться некуда. Он замахивается и наносит удар снизу вверх.

Лезвие его топора рассекает мне грудную клетку и застывает, врезавшись в ключицу. Мое левое легкое разрезано пополам, а правое проткнуто осколками сломанных ребер. Я пытаюсь закричать, сделать вдох, предпринять хоть что-то – но искромсанные легкие мне больше не помощники. Мужчина наклоняется ближе, позволяя мне как следует рассмотреть его гнилые зубы, а затем со всей силы дергает меня к себе. Кости трещат, плоть рвется со звуком, который я надеюсь больше никогда не услышать, и мои пальцы остаются в двери.

Мужчина яростно толкает меня, чтобы выдернуть клинок, и я падаю на землю. Хватаюсь за грудь и живот, тщетно пытаясь зажать зияющую рану. Я не хочу снова вот так умирать. Не хочу снова захлебываться. Мой рассудок этого не выдержит. Я просовываю пальцы себе в грудь, пытаясь удержать легкие на месте. Указательным пальцем я нащупываю что-то мягкое, мягче мышц и костей, но не могу просунуть второй палец поглубже, чтобы схватить это нечто покрепче.

Сиара возникает рядом и садится возле меня. В ее взгляде нет жалости – лишь холодный гнев и ледяное удовлетворение.

– Прости, – одними губами говорю я ей. – Прости меня.

– Я не позволю тебе его у меня забрать, – говорит она и придавливает мою руку к полу ногой. – Даже не пытайся сопротивляться, никчемная ты тварь. Скоро все будет кончено.

Сиара прикладывает ладони к ране у меня в животе, делает глубокий вдох и вскрывает меня.

Я не могу закричать, но все равно пытаюсь. Я пинаюсь, извиваюсь, но мне слишком больно, и я искромсана на слишком много частей. Мне остается лишь беспомощно царапать Сиаре плечо, пока она наклоняется вперед и зарывается лицом в мой вспоротый живот. Я чувствую, как ее нос скользит по моему желудку, как ее усмехающиеся губы касаются моих почек. Дюйм за дюймом она проникает в мое тело, и оно открывается ей навстречу. Теперь я отчаянно жажду смерти, которой так боялась еще несколько минут назад, но сила Нотта не позволяет мне умереть. Я могу лишь лежать, ощущая, как руки Сиары проникают в мои собственные.

– Я пришла сюда за тобой, мама, – говорит Сиара, и ее голос эхом слышится в моем горле. Она смеется – весело и омерзительно. – Разве не этого ты хотела? Разве я не послушная дочурка?

Вот только она мне не дочь. И никогда не была ею. Моя дочь умерла в миг, когда Нотт вытащил ее из меня в Элизиуме. Эта девочка, так похожая лицом на нас обоих, – всего лишь Сон, погубленный Кошмаром, который не должен был и пальцем ее коснуться. Мне не хватило сил, чтобы спасти ее шестнадцать лет назад, и, чтобы спасти ее теперь, сил мне тем более не хватит. Я никак не смогу до нее достучаться, не сумею развеять ее ненависть ко мне, и от этого мне даже больнее, чем от всего, что она со мной сотворила.